П. П. Сувчинскому и Л. П. Карсавину

Bellevue, 9-го марта 1927 г.
Многоуважаемые Петр Петрович и Лев Платонович,
Только что прочла Ответ Вишняку1, подписанный вами обоими, и тут же, под ударом, не дождавшись Сережиного возвращения, пишу вам.
«Среди ближайших сотрудников в редакции Верст есть евреи…» Тут кончается ваше письмо и начинается мое.
Когда редактора – счетом три и имена их: Сувчинский, Святополк-Мирский и Эфрон, ссылка на редакторов-евреев естественно относится к последнему. Итак:
Сергей Яковлевич Эфрон
– довожу до вашего сведения –
Сергей Яковлевич Эфрон родился в Москве2, в собственном доме Дурново. Гагаринский пер<еулок> (приход Власия).
Отец – Яков Константинович Эфрон, православный, в молодости народоволец3.
Мать – Елисавета Петровна Дурново4.
Дед – Петр Аполлонович Дурново, в молодости гвардейский офицер, изображенный с Государем Николаем I, Наследником Цесаревичем и еще двумя офицерами (один из них – Ланской)5 на именной гравюре, целой и поныне. В старости – церковный староста церкви Власия.
Мой муж – его единственный внук6.
Детство: русская няня, дворянский дом, обрядность7.
Отрочество: московская гимназия, русская среда.
Юность: женитьба на мне, университет, военная служба, Октябрь, Добровольчество.
Ныне – евразийство8.
Если сына русской матери и православных родителей, рожденного в православии, звать евреем – 1) то чего же стоят и русская мать и православие? – 2) то как же мы назовем сына еврейских родителей, рожденного в еврействе – тоже евреем?
Ходасевич, говорящий об одном из редакторов, носящем фамилию Эфрон, был… точнее.
Делая С<ергея> Я<ковлевича> евреем, вы оба должны сделать Сувчинского9 – поляком, Ходасевича – поляком10, Блока – немцем (Магдебург)11, Бальмонта-шотландцем12, и т. д.
Вы последовали здесь букве, буквам, слагающим фамилию Эфрон – и последовали чисто-полемически, т. е. НЕЧИСТО – ибо смеюсь при мысли, что вы всерьез – хотя бы на одну минуту – могли счесть С<ер-гея> Я<ковлевича> за еврея.
Вы – полемические побуждения в сторону – оказались щепетильнее московской полиции, на обязанности которой лежала проверка русского происхождения всякого юноши, поступавшего в военное училище, – и таковое происхождение – иначе и быть не могло – за С<ергеем> Я<ков-левичем>, – признавшей.
Делая С<ергея> Я<ковлевича> евреем вы 1) вычеркиваете мать 2) вычеркиваете рожденность в православии 3) язык, культуру, среду 4) самосознание человека и 5) ВСЕГО ЧЕЛОВЕКА.
Кровь, пролившаяся за Россию, в данном случае была русская кровь и пролита была за свое.
Делая С<ергея> Я<ковлевича> евреем, вы делаете его ответственным за народ, к которому он внешне – частично, внутренне же – совсем непричастен, во всяком случае – куда меньше, чем я!

Наднациональное ни при чем, с какой-то точки зрения Heine и Пастернак не евреи, но не с какой-то, а с самой национальной точки зрения и чувствования – вы неправы
и не вправе.
Говорите в своих статьях о помесях, о прикровях, и т. д., ссылаться на еврейство «одного из редакторов» я воспрещаю13.
Марина Цветаева
P. S. Евреев я люблю больше русских и может быть очень счастлива была бы быть замужем за евреем, но – что делать – не пришлось.

Сувчинский П. П. – см. письма к нему в т. 6.
Карсавин Лев Платонович (1882 – 1952) – русский историк, философ, богослов. В 1922 г. по настоянию Ленина был вместе с другими «буржуазными учеными» отстранен от академической работы, а затем арестован и в числе большой группы представителей интеллигенции выслан из РСФСР.
Хотя одно время Карсавин много печатался в разных евразийских изданиях, однако от предложения Сувчинского участвовать в «Верстах», журнале, не вполне евразийском, сперва хотел отказаться. Все же во втором номере «Верст» появилась его статья «Без догмата», а в третьем – его работа, связанная тематически с публикуемым письмом Цветаевой и его контекстом: «Россия и Евреи» (там же ответ на нее А. 3. Штейнберга и его же статья «Достоевский и еврейство», опубликованная по просьбе Карсавина). Он, в частности, пишет: «Конечно, необходимо покончить с глупою сказкою (или с новым «кровавым наветом» – все меняет свои формы, даже клевета), будто евреи выдумали и осуществили русскую революцию. Надо быть очень необразованным исторически человеком и слишком презирать русский народ, чтобы думать, будто евреи могли разрушить русское государство. <…> Но денационализированные евреи участвовали в русской революции и участвовали в ней в силу самой природы их. Они стали отходить от нее (в лице оппозиции в обоих ее флангах) лишь теперь, вместе с переходом ее к национальной фазе» (Версты. 1927. № 2. С. 72). Автор различает безрелигиозную «периферию» и «ядро еврейского народа», которое, собственно, и есть народ, призванный стать «равноправным членом евразийской федерации». Впрочем, с точки зрения эсхатологической, философ не верит в культурно-самостоятельное будущее этого народа (см. также воспоминания о Карсавине: Штейнберг А. Друзья моих ранних лет. Париж. Синтаксис. 1991. С. 193 – 217).
Причиною первоначального неприятия Карсавиным задуманного журнала было его отношение к предполагавшимся главным сотрудникам, в том числе и к Цветаевой. 10 марта 1926 г. он писал из Берлина Сувчинскому: «У меня, к несчастью, плохо происходит в сознании различение между человеком и писателем. Цветаеву совсем себе не представляю, но Марина Ефрон мне совсем не нравится. Цветаева это что-то распущенное, но еще дебелое мещанское; герань не герань, а какой-то цветочек с фуксином; Ефрон же вовсе плох» (архив П. П. Сувчинского). Резко отзывается он и о Ремизове, в связи с его переложениями русских народных сказок («претенциозная бездарь»), и о Шестове (повторяется чья-то острота: «Пять дураков слушают Шестова»),
Во Франции, когда С. Я. Эфрон стал играть заметную роль в евразийском «кламарском кружке», Цветаева и Карсавин нередко встречались. Их отношения, по ряду свидетельств, отличались взаимной корректностью; по другим свидетельствам, Цветаева Карсавина побаивалась. Кроме того, она, по-видимому, ценила его расположение к мужу. Семьи Карсавина и Цветаевой отдыхали по соседству в Понтайяке летом 1928 г. Именно через Карсавина, а затем, после его отъезда, через его семью, на четыре года задержавшуюся во Франции, А. А. Тескова пересылала из Праги Цветаевой денежную помощь (посредник, кажется, добавлял к этому кое-что от себя). Уезжая в Литву, Карсавин подарил Цветаевой огромный стол, о чем она вспоминала впоследствии добрым словом.
Впервые – Revue des Etudes slaves, Paris, 1992, LXIV/2 (публикация Ю. Клюкина, В. Козового и Л. Мнухина). Печатается по тексту первой публикации с использованием комментариев.

1 М. В. Вишняк (См. письмо к нему). Ответ Сувчинского и Карсавина Вишняку нами не обнаружен. Тем не менее можно предположить, что он является попыткой продолжить полемику по поводу «яркой и язвительной» (по выражению Вишняка) рецензии В. Ходасевича на № 1 «Верст» (Современные записки, 1926. № 29. С. 433 – 441). В ней критик, среди прочего, высказал предположение, что один из редакторов «Верст», Сувчинский, в своей статье «Два Ренессанса» делает прогноз, что «тяга к национальному делу» выльется у «мировой социалистической революции в славный еврейский погром» . (М. В. Вишняк. Современные Записки. Воспоминания редактора. Indiana University Publications, 1957. С. 143.) Цитату о еврейских погромах Ходасевич сопроводил сноской: «Что не очень любезно в журнале, где один из редакторов – С. Я. Эфрон, а в числе сотрудников – Пастернак, Бабель, Л. И. Шестов и Артур Лурье».
18 декабря 1926 г. редакция «Верст» направила в редакцию «Современных записок» письмо: «Милостивые Государи! В № 29 «Современных Записок» напечатана статья г. Ходасевича о «Верстах». Из общего тона этой статьи, а равно из ряда отдельных фраз и выражений <…> может создаться навязчивое подозрение, будто «Версты» не являются органом в общественно-политическом отношении независимым. Самым решительным образом протестуем против подобного рода недопустимых подозрений. Позволяем себе выразить удивление по поводу того, что редакция «Современных Записок» дает место подобным выступлениям <…>. Сюда же мы относим и ничем не обоснованное желание г. Ходасевича усмотреть в статье «Два Ренессанса», помещенной в том же № 1 «Верст», погромный антисемитизм <…>».
На что незамедлительно последовал ответ редакции «Современных записок», в котором утверждалось, что она «никаких обвинений специфического, указываемого в письме, характера не поддерживала и не поддерживает». Оба письма были опубликованы в очередном, 30-м, номере «Современных записок» (с. 599 – 600), вышедшем в начале 1927 г. По воспоминаниям Вишняка, на этом конфликт между «Современными записками» и «Верстами» кончился (М. В. Вишняк. Указ. соч. С. 145). «Ответ Вишняку», подписанный Сувчинским и Карсавиным, был, по всей вероятности, попыткой продолжить полемику.
2 С. Я. Эфрон родился 29 сентября 1893 г., крещен был 31 октября (по старому стилю) 1893 г. в Московской Воскресенской, что в Барашах, церкви.
3 Я. К. Эфрон (1854 – 1909). В выписке из копии метрической книги, свидетельствующей о рождении и крещении С. Я. Эфрона, в графе сведений о родителях значится: «Московской губернии, Подольской 2-й гильдии купец Яков Константинович Эфрон, реформаторского исповедания, и законная жена Елисавета Петровна, православного исповедания». (Частный архив, Москва.) Я. К. Эфрон и Е. П. Дурново состояли членами народовольческой организации «Земля и Воля», в 1879 г. примкнули к группе «Черный передел». Об их революционной деятельности см., например: А. Эфрон. С. 43 – 44, 46 – 47 (глава «Ее муж. Его семья»).
4 Е. П. Дурново (1855 – 1910). Ее участие в народовольчестве нашло отражение в воспоминаниях Н. Морозова (Повести моей жизни. Т. 2. М.: Изд-во Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев, 1933. С. 233 – 245; глава «Лиза Дурново»), а также в очерке И. Жук-Жуковского «Елизавета Петровна Дурново-Эфрон», опубликованном в журнале «Каторга и ссылка») М, 1929. № 12 (61). С. 145 – 163).
5 Возможно, Ланской Павел Сергеевич (ум. в 1853 г. в чине генерал-лейтенанта).
6 Следует читать: «его единственный ныне живущий внук». У Сергея Яковлевича было четыре брата: Петр (1881 – 1914), Глеб (1891 – 1898), Константин (1895 – 1910) и Алексей (умер в младенческом возрасте).
7 Об атмосфере, царившей в эфроновском доме, женитьбе С. Эфрона я др. см.: А. Эфрон. С. 46 – 47, 50 – 51.
8 Евразийское движение возникло с выходом в Софии в 1921 г. сборника «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждения евразийцев», содержавшего статьи теоретиков П. Н. Савицкого, П. П. Сувчинского, Н. С. Трубецкого и Г. В. Флоровского. Как писала 3. Шаховская в своей статье «О «соблазне» Евразийства» (Рус. мысль. 1983. 24 марта. С. 12), «среди основоположников Движения найдем мы профессоров В. Н. Ильина, Г. Вернадского, Б. Вышеславцева, Сеземана, Л. Карсавина, Р. Якобсона, Н. Алексеева. Они, как и многие другие евразийцы, лингвисты, ориенталисты, философы, богословы, историки, этнографы, экономисты, геополитики, занимали лучшие кафедры в Берлине, Лондоне, Праге и других европейских городах». Научная и идеологическая система евраэийства отличалась глубокой сложностью и рассматривала Россию как некий «Континент-Океан» со своими совершенно своеобразными географическим положением и культурным миром. В результате неоднородности и внутренней противоречивости движения, оно за короткий период вылилось в различные течения, довольно различавшиеся между собой, порой полярные прежде всего в оценках происходящего в России».
С. Я. Эфрон примкнул к евразийскому движению еще в Чехословакии. В 1926 – 1929 гг. он стал в Париже более заметной фигурой в движении (в 1928 г вошел в редакционную коллегию газеты «Евразия»), что объяснялось не только его сближением с Сувчинским и Карсавиным или самоотверженной издательской работой. В эти годы социально-политическая проблематика и партийно-организационный активизм окончательно возобладали в евразийстве, отодвигая на задний план то, что, собственно, и составляло его исходную теоретическую базу. Свойственная движению изначально антиреставраторская позиция переходит теперь в попытки дифференциации «западнического)» коммунизма и большевизма «русской стихии», тогда как в левояастроениой парижской («кламарской») группе, где активен был С. Эфрон, она все более явно окрашивается в просоветские тона. Именно этой потерей самостоятельности и независимости (на фоне чекистских провокаций, слухов о прямой вербовке и фактов, ее подтверждающих) объясняется отход от движения в 1928 г. Н. С. Трубецкого и П. Н. Савицкого, через год – П. П. Сувчинского и вскоре последовавшая самоликвидация журнала. Однако С. Я. Эфрон уже в 1926 г. был к такой потере вполне готов. В начале июля, после выхода первого номера «Верст», он излагал Сувчинскому свою программу новой издательской деятельности на иностранных языках: «Не пресловутая наша пропаганда евразийства, а пропаганда евразийцами советского дела».
9 П. П. Сувчинский был поляк по отцу, граф Шелига-Сувчинский.
10 Дед Ходасевича по отцу был польским дворянином.
11 Прадед Блока по отцу был уроженцем мекленбургских земель (северная Германия).
12 Предание о шотландском происхождении бытовало в семье Бальмонта
13 Сувчинский, в сущности, должен был полностью согласиться с содержанием (если не с тоном) цветаевского письма. Об этом свидетельствует письмо к нему от 17 марта 1927 г. Д. П. Святополк-Мирского, который отозвался на «инцидент» с Цветаевой: «Марина полна неожиданностей, но я считаю, что Вы поступили нетактично и защищать Вас перед ней не буду. Нашу батавскую слезку надо беречь, она разлетается от одного укола. Напомню Вам, что по поводу статьи Ходасевича Вы, в письме ко мне, в числе преступлений его сочли «указание на еврейское происхождение Эфрона» (S m i t h G. S. The Letters of D. S. Mirsky to P. P. Suvchinskii, 1922-31. Birmingham, 1995. P. 81).

Марина Цветаева

Хронологический порядок:
1905 1906 1908 1909 1910 1911 1912 1913 1914 1915 1916 1917 1918 1919 1920 1921 1922 1923 1924 1925
1926 1927 1928 1929 1930 1931 1932 1933 1934 1935 1936 1937 1938 1939 1940 1941

ссылки: