1
St. Gilles-sur-Vie, 6-го сентября 1926 г.
Добрый вечер, дорогая Вера Александровна!
Пишу Вам после ужина, в тот час, когда Вы с Петром Петровичем приходили, посему – обычное приветствие. (Только сейчас поняла, что Вы, непривычная к моей руке, еще ни одной буквы не поняли, и первую – р, например, или Ъ поймете только в конце.)
Сначала о Муре, верней о Мурах – Вашем и моем. Ваш чудесен, лучше, т. е. четче, нельзя. Вышла даже дырка на штанишках. Лучшее Мурино или как говорит С<ережа> – муриное-изображение. Нежное спасибо Вам: океанский, вернее сахарский Мур увековечен1.
Теперь о моем: мой, в данный час, неудачней вашего. Вот уже две недели на диете, желудок не налаживается, похудел. Чудный живот спал, становится, к моему огорчению (о Муре говорю), просто хорошо-глядящим ребенком. Мне этого мало. Говорит: Лель (Лелик)2, Аля и дядя, совсем отчетливо. Громко и многоречиво ругается (в маленьком садике) на прохожих. В 5 ч. (после моря) перестал спать, два дня сряду дико баловался, пришлось прекратить. Мой «писательский» час еще урезался. Либо мою посуду – Аля с Муром, либо Аля – посуду, я с Муром.
С<ережа> и Аля (животы) наладились, С<ережа> очень похудел. В данный час терзается угрозой хозяйки потянуть нас к мировому за стирку (фактически: ополаскиванье двух детских штанов) в комнате… Когда я ей кротко возразила, что ополоснуть не есть стирать, она послала меня: «dans le derriere du chien voir si j’y suis» , на что получила созерцательное: «Vous у etes surement» . Грозится жандармами и выселением… Целые дни шепчется с разными дамами и куаффами, носится по городу, шепча и клевеща. Ваша хозяйка, очевидно, будет лжесвидетельницей.
Боюсь себя на суде: 1) юмора 2) откровенности и – чтобы не насчитывать – общего ПОДЪЕМА… далеко заводящего!
Как пример: Лелика, спокойно сидевшего с Алей на приступеньке за книжкой, выгнала из сада с воплями: «Assez d’etrangers dans mon jardin!» , на что Аля потом, целый день пела (напев «Il etait une bergere»)-«Il etait une Madame – ron, ron, ron, ron, petit patapon – il etait une Madame – qui gardait son jardin comme un chien, qui gardait son jardin comme un chien» .
Погода разная. Еще купаемся. Андреевские дети на суше великаны, в воде тритоны3. Я в жизни не видела такого купанья. Вода для них воздух, – проще воздуха. Выйдя на берег, перешвыриваются – как фокусники шарами – целыми глыбами. Все трое черные, все трое огромные (крохотный – куда меньше Али – 14-летний младший внезапно, в 4 месяца, вырос с Сережу), все трое ловкие. Таких здесь нет, да и нигде нет.
5-го (вчера) был день Алиного тринадцатилетня (праздновали по-новому, по-настоящему 5/18-го), жалела – да все жалели – что вас обоих нет: были чудные пироги: капустный и яблочный, непомерная дыня и глинтвейн. Аля получила ко дню рождения: зубную щетку и пасту (ее личное желание), красную вязаную куртку – очаровательную, – тетради для рисованья, синие ленты в косы и две книги сказок: Гримма (увы, по-франц<узски>!) и – полные – Перро, с пресловутыми moralites . Лелик поднес ей огромный букет (шел озабоченный и сияющий, как жених) и – оцените! – склянку кюрасо, которого Аля не стала пить, потому что «крепко и жжется». Была у нас и бедная (т. е. мне ее жалко) родственница А<нны> И<льиничны>4 – немножко отойти от своих великанят – пасет их целые сутки.
Сейчас иду к А<лександре> 3<ахаровне>5 – уезжает послезавтра в Париж. И С<ережа> наверное скоро. С ужасом думаю о предстоящем мне единоличном сожительстве с бесовкой (хозяйкой) – и о всех мебелях, которые придется покупать. Не весь ли дом перестраивать? Скажет – отсырили (Муркиными штанами) стену. Может быть окажусь в тюрьме. На этом прискорбном предположении кончаю.
Целую Вас, дорогая Вера Александровна, сердечный привет П<етру> П<етровичу>. Переписку Тезея кончила.
МЦ.
Это письмо написано, как Вы любите: не опоминаясь.
Напомните П<етру> П<етровичу> Вена Stoll, Griechische Mythologie он знает6 (из области розовых фартуков: Vortuch).
Дорогая Вера Александровна.
Недавно приехала1 и очень рада буду Вас повидать. Лучше – в 6 ч. вечера, когда дневные заботы, частью, сброшены.
Из Кламара доезжаете до Bellevue. 31. Boulevard Verd. От вокзала три минуты ходу.
Увидите и услышите (крик ослика и т. д.) Мура. Итак, жду.
МЦ.
Bellevue. 7-го окт<ября> 1926 г.
– Дом большой, с башенкой, в саду. Старая железная решетка, в ней калитка2.
3
Медон, 14-го ап<реля> 1927 г.
Дорогая Вера Александровна,
Спасибо от всего сердца Вам и Петру Петровичу за помощь и участие, и еще – Петру Петровичу отдельно – за безупречное поведение во время дивертисмента.
Хозяйка Студии (Бутковская)1 неизвестно почему была в холодной ярости, кажется п. ч. шипели на шуршавших бумагой.
Я так рада, что вечер кончился!
Поцелуйте от меня Вашу маму, ее присутствие меня сердечно тронуло, очень хочу ее повидать, она мне чем-то напоминает мою мать, я не ошибаюсь.
Приходите как-нибудь завтракать с нами (в 12 ч. не взыщите, если попадете на что-нибудь скучное – потом пойдем с Муром в лес, полазим.
Целую Вас. М. б. условитесь с С<ергеем> Я<ковлевичем> о дне? Тогда попадете на не скучное (относительно<)>.
Да! Я у Вас забыла своего КУРИЛУ (роговой, двуцветный) то есть мундштук, С<ергею> Я<ковлевичу> лучше не передавайте – потеряет – привезите сами.
4
Понтайяк, уже 1-го сентября 1928 г., 2 ч. ночи
Вы конечно не ждете этого письма, как не ждала его я. (Мысль: нужно ли дальше? Все уже сказано! Факт письма присутствующему, то, что не смеешь сказать, а что не смеешь сказать? Ясно.)
Для пущей же ясности: мне жалко, что Вы уезжаете. Потому что я Вас люблю. Полюбила за эти дни. Полюбила на все дни. За гордость. За горечь. За му<д>рость. За огромную доброту. За не знающий ее – ум. За то, что Вы – вне пола. (Помните, мы шли, и я Вам сказала: «зачем на духу? Как духу!») За душевное целомудрие, о котором упоминать – уже не целомудрие. За то, что Вы так очевидно и явно растете – большая. За любовь к котам. За любовь к детям. Когда у Вас будет ребенок, я буду счастлива.
Мне очень больно расставаться с Вами. Кончаю в слезах. Письмо разорвите.
М.
Сувчинская (урожденная Гучкова, во втором браке – Трейл) Вера Александровна (1906 – 1987) – дочь А. И. Гучкова (см. письмо к нему). Унаследовала от отца кипучую энергию и тягу к авантюрам. Деятельно участвовала в эмигрантской общественной жизни. Какое-то время В. А. Сувчинская разделяла евразийские убеждения мужа. С начала тридцатых годов, после развода с Сувчинским, ее взгляды становятся все более просоветскими и прокоммунистическими. В 1936 – 1937 гг. вместе с С. Я. Эфроном и К. Б. Родзевичем занималась отправкой в Испанию добровольцев, в основном русских эмигрантов, возможно, участвовала и в другой «нелегальщине» под контролем НКВД (см. о ней в этой связи: Alam Brossat. «Agents de Moscou». Paris, Gallimard, 1988. C. 216 – 231; Peter Huber. «Der Mord an Ignaz Reiss 1937 bei Lausanne…» – Revue suisse d’histoire. Basel, vol. 40, 1990. С. 396 – 397). В тридцатые годы В. А. Сувчинская была дружна с Ариадной Эфрон.
Первые три письма впервые опубликованы: Revue des Etudes slaves. Paris, 1992, LXIV/2 (публикация Ю. Клюкина, В. Козового и Л. Мнухина), письмо 4 – Звезда, 1992 (публикация И. Д. Шевеленко). Письма печатаются по текстам первых публикаций.
1
1 Речь идет, по-видимому, о фотографиях Мура, сделанных В. А. Сувчинской во время ее пребывания в Сен-Жиле в июле.
2 Олег Туржанский.
3 См. письмо 11 к П. П. Сувчинскому и комментарий 3 к нему (т. 6).
4 См. там же (т. 6).
5 А. З. Туржанская.
6 См. письмо 11 к П. П. Сувчинскому и комментарий 6 к нему (т. 6).
2
1 Цветаева покинула Сен-Жиль 2 октября и поселилась в пригороде Парижа – Бельвю.
2 См. также письмо 21 к А. А. Тесковой (т. 6).
3
1 Бутковская Наталья Ильинична (1878 – 1948) – режиссер и актриса. В 1920-х годах в Париже принимала активное участие в дивертисментах для детей и взрослых. Поставила в театре Colisee несколько спектаклей на французском языке.
