7
St. Gilles, 2-го июня 1926 г.1
Дорогой Петр Петрович,
Вот что пишет Пастернак об отзыве Мирского (в «Соврем<енных> Записках», о нем и мне). «Чудесная статья, глубокая, замечательная, и верно, очень верно*. Но я не уверен, справедливо ли он определяет меня. Я не про оценку, а про определенье именно2. Ведь это же выходит вроде «Шума Времени» — натюрмортизм. Не так ли? А мне казалось, что я вглухую, обходами, туго, из-под земли начинаю, в реалистическом обличии спасать и отстаивать идеализм, который тут только под полой и пронести, не иначе. И не в одном запрете дело, а в перерождении всего строя, читательского, ландкартного (во временах и пространствах) и своего собственного, невольного»3.
Когда я это прочла, я ощутила правоту Пастернака, как тогда, читая, неправоту Мирского. И вспомнила — очень неполно, отдельностями — поездку за фартуками, слоготворчество, жгут фуги, измененный угол зрения. Всё, что вспомнила, написала Пастернаку4, а Вам пишу следующее:
Вспомните полностью, т. е. создавайте заново и напишите: (Жгут фуги это была я, измененный угол зрения — Пастернак). Напишите о нем и мне — от лица Музыки, как никто еще не писал. Угол зрения — угол слуха, со зрительного на слуховое.
Просьба не странная, мне до страсти хочется, чтобы лучшее, сказанное о Пастернаке, шло отсюда. СНЯТЫЙ РУБЕЖ. А почему о нем и мне? Потому что все это делают, и письменно и устно, и делают не так. Родство и рознь. Берут какое-то соседство, не оправдывая, не подтверждая. Устанавливают факт. Любопытны — истоки.
Этой статьи я хочу и для Пастернака, и для себя, и для Вас. Я хочу, чтобы лучшее сказанное о Пастернаке и мне было сказано Вами, МУЗЫКАНТОМ: МУЗЫКОЙ5. Вы замечательно пишете, ненавидя статьи полюбила Вас за статью о Блоке6.
И еще: мне важно снять с Пастернака тяжесть, наваленную на него Мирским. Его там — за бессмертие души — едят, а здесь в нем это первенство души оспаривают. Делают из него мастера слов, когда он — ШАХТЕР — души.
«С заскорузлой от музыки коркой
На поденной душе»……….7
(Из его отроческой книги)
(Статьи Св<ятополк-> М<ирского> сейчас подробно не помню. Загвоздка в противопоставлении моего платонизма его — не знаю чему.)
——————
Кончаю небольшую поэму, разномастную и разношерстную8. Приедете — прочту. (Приедете ведь?)
Откармливаю С<ергея> Я<ковлевича>, которого Вы обратили в скелета. Заездили коня — версты!9
Прочла «Вольницу» Артема Веселого. — Жизнь во всей ее силе. — Прочла письмо Ремизова к Розанову, которое, не сомневаюсь, прочел и Розанов10. Порукой — конец.
Две недели сряду читала Письма Императрицы11, и две недели сряду, под их влиянием (в ушах навязало!) писала ужасающие.
——————
Пейзаж напоминает Мирского — ровно. Я больше люблю горы.
——————
Устрашающие ветра. Сегодня на рынок шла вавилонами как пьяный. Море грязно-бурое, ни одного паруса.
——————
Едим крабов и паучих (спрутов). Пьем вино из собственной бочки, которая стоит в жерле камина. Хозяину и хозяйке двести лет, вину — три месяца.
До свидания, если серьезно хотите приехать, все удостоверю и напишу. Мне только нужно, когда и на какой срок.
Привет Вам и Вере Александровне12.
* Это он о меня касающемся (примеч. М. Цветаевой).
МЦ.
