Страницы
1 2

Иваску Ю. П. 1

Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
7-го ноября 1930 г.

Многоуважаемый Г<осподи>н Иваск,
Письмо и «Русский Магазин»1 получила. Участвовать согласна. Условия (2 фр<анка> строка) подходят. Прилагаю стихи.
Большая просьба: так как я сейчас крайне нуждаюсь (это говорят все – всегда – но есть разные степени этой крайности, говорю о крайней) сделайте все, что можете, что-бы немедленно выслать мне гонорар, этим Вы меня не только выручите, а – спасете.
О стихах. Если можно – пришлите корректуру, вышлю обратной почтой, если ни-как не возможно – правьте сами, очень прошу, сохраняя все мои знаки, особенно в по-следнем стихотворении, где всё на знаках.
А вот это > обозначает промежуток между строками. (Когда нет – в строчку). В двух первых стихотворениях – легко, ибо идут четверостишьями. Словом, мой текст очень ясен, всё дело в корректуре.
Итак, еще раз – горячая просьба о срочном гонораре и, по возможности, корректу-ре2.
Всего лучшего
Марина Цветаева
<Приписка на полях:>
Журнал приветствую.

2

Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
4-го апреля 1933 г.

Многоуважаемый Г<осподи>н Иваск,
Написать Вам исчерпывающее письмо в ответ на Ваше – было бы отказаться от всякого: знаю себя, – стала бы, как всегда, когда пишу – что бы ни писала – добиваться формулы, а время бы шло, а его у меня вообще нет – ни на что – и в конце концов – очень далеком конце очень далеких концов – получилась бы лирическая статья, вернее очередная моя лирическая проза, никому здесь не нужная, а до Вас бы – за стыдом та-кого запоздания – и физически бы не дошедшая.
Раскрываю Вашу статью1 и запсываю на полях все непосредственные отзвуки и реплики.
Вы говорите, я – прерываю.
– Так?

Стр. I – Блистательное определение писательского слога (и словаря) Шишковым2. Эти строки я ощущаю эпиграфом к своему языку.
Стр. II (низ) – Под влиянием В<ячеслава> Иванова не была никогда – как вообще ни под чьим3. Начала с писания, а не с чтения поэтов.
Стр. III – М. б. Вам интересно будет узнать, что оба Георгия – кузминский и мой – возникли одновременно и ничего друг о друге не зная4. С Кузминым у меня есть пере-кличка, только он отродясь устал, а с меня хватит еще на 150 миллионов жизнен. Фед-ры Кузмина не читала никогда5. Источники моей Федры – вообще всей моей мифики – немецкий пересказ мифов для юношества Густава Шваба6. Верней (источники-то я са-ма, во мне) – материалы. Равно как материалы Царь-Девицы и Молодца – соответст-вующие сказки у Афанасьева7.
Стр. III (оборот) – Эренбург8 мне не только не «ближе», но никогда, ни одной се-кунды не ощущала его поэтом. Эренбург – подпадение под всех, бесхребтовость. Кроме того: ЦИНИК НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПОЭТОМ.
Стр. III (оборот) – ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ. Психея9 совершенно не важна для уяснения моего поэтического пути, ибо единственная из моих книг – не этап, а сборник, состав-ленный по приметам явной романтики, даже романтической темы. Чуть ли не по руслу физического плаща. В том же 16 г. у меня были совершенно исступленные стихи (и размеры), от которых у меня сейчас волосы дыбом.
Стр. IV – Ничего не поняла из «Сложных метров», как никогда не понимала ника-кой теоретики, просто – не знаю, правы ли Вы или нет. Пишу исключительно по слуху. – Но вижу, что работу Вы проделали серьезную10.
Стр. IX–стр. X. – Если Октябрь для Вас символ мятежа, больше – стихии – очень хорошо, что поместили меня внутрь (как внутрь – пожара!). Спасибо, что не причисли-ли меня к «детям буржуазии» – футуристам. «Пользоваться» и «наслаждаться» чем бы то ни было – до жизни включительно – всегда было моим обратным полюсом.
Стр. XI (оборот) – Очень хорошо о Пастернаке (ЛЕГКО ВЗДОХНУТЬ). И ОЧЕНЬ ПЛОХО (не сердитесь!) обо мне: КОЛЬЕ, ХИТОН – да это же – маскарад! Кстати, ни «колье», ни «хитона» у меня в стихах (да и в прозе) НЕ найдете. Вы просто употребили НЕ ТЕ слова (не знаю поскольку Вы к ним чутки). «Колье» – да еще в русской транс-крипции – символ роскоши, вещь, которой я – кроме как в природе, т. е. в контексте де-ревьев, ручьев и т. д. – того изобилия – ОТРОДЯСЬ брезгую. А хитон оставим Вяче-славу11: прекрасному ложно-классику.
XIII (низ) – ВЕСКОЕ ВОЗРАЖЕНИЕ. Ученику НЕ МАЛО Учителя. МАЛО ТОЛЬКО КОГДА ВЗАИМНО И НА ЭТОЙ ЗЕМЛЕ. Ученик не на земле. Ученик не на земле, а на горе. А гора не на земле, а на небе. (NB! Не только эта, – всякая гора. Верх земли, т. е. низ неба. Гора – в небе.) Ученик – отдача без отдачи, т. е. полнота отдачи12.
Тезею не мало Ариадны, ему – мало земной любви, над которой он знает большее, которой он сам больше – раз может ее перешагнуть Тезей не через спящую Ариадну шагает, а через земную – лежачую – любовь, лежачего себя. – Ваше наблюдение о МАЛОСТИ – верно, но не те примеры, не тот упор. Еще – не женщина «соблазняется» лавролобым, а лавролобый – оспаривает и отстаивает ее у земного Это – разное. И, если хотите, только лавролобый-то ей и ведом, только в нем-то она и уверена, все земные – призраки13.
Стр. XIII (оборот). «Третий» Вами не так понято. Говорю здесь о ПОМЕХЕ СА-МОЙ ЖИЗНИ. Говорю о том, что между, а не о том, что над. Над есть желательный исход. Вакх, Лавролобый и Сонмы – есть исход и выход. В «Наяде» я о ПОМЕХЕ гово-рю, которая есть – жизнь и исчезнет вместе с нею. Я говорю о третьем с маленькой бу-квы, о предмете, о быте – хотя бы этот быт – был мыс: между оком и горизонтом14.
Не надо «в принципе согласны». Найдите лучше.
Очень хорошо: как бы перерастает самоё себя. Только не «как бы», просто – пере-растает.
XIV – Самовлюбленность – плохое слово, ибо сродни самодовольству. Лучше: влюбленность в самого себя.
Ваше определение ВРАЖДЫ мне абсолютно-чуждо. Вражда – прежде всего избы-ток сил. НИКОГДА НЕ НЕДОХВАТ. ВСЕГДА – РАСТРАТА. (Я недавно об этом мно-го думала и писала.)
XIV – Чему же «предшествует» Одиночество?15 Не есть ли оно – итог, последняя колыбель всех рек?
XIV (оборот) – Очень хорошо: страсть сама страдает. Вакхический рай – хорошо. Знаете ли Вы моего «Молодца»?
До – мой:
В огнь синь16.
О спартанском небе тоже хорошо. Вообще, эти Ваши исходы – хороши17. И хоро-ша иерархия: Вакхический рай – Спартанский утес – Рильке. Стоило бы эти главы раз-работать внимательно.
XVI – Хорошо сопоставление последнего рыцаря – Блока и единоличного бойца (Вы этого не говорите, но это напрашивается) – меня.
Но конец стр<аницы>, голубчик, ужасен (Не сердитесь!)
«Ц<ветае>ва влюблена в великолепие форм старого мира, в мрамор и позолоту» – ГДЕ ВЫ ЭТО ВЫЧИТАЛИ?? Мрамор, если хотите, люблю (СЛОВО люблю достовер-но) – но не больше булыжника старой Сухаревки, вообще люблю камень, твердое, но вовсе не как символ дворянской эпохи. Или даже римской. Мрамор старше дворян! Мрамор старше времен. Мрамор – либо само время, либо (где-нибудь на Урале) – та достоверная радость твердости, на которую наступаешь. Либо – вечность, либо – при-рода. И меньше всего – Николай I. Не делайте меня Мандельштамом: я ПРОЩЕ и СТАРШЕ, и этим – МОЛОЖЕ.
А уж «позолота»… Золота физически не переношу, даже у меня осень, вопреки зримости:
Березовое серебро,
Ручьи живые!18
Хуже золота для меня – только платина.
Золото – жир буржуазии, платина – ее смертный налет. Я о золоте много и враж-дебно писала. Разве что – золото Рейна! (Меня, вообще, ищите – там.)
Амврозия, пудра, рококо – мой друг, какие ЭРЗАТЦЫ! (Sic! – Сост.) Какие треть-ичности! Даже звук слов ненавижу (кроме амврозии, к<отор>ая в каком-нибудь кон-тексте еще может сойти, хотя и то – нет: пища богов: non-sens, довольно с нас пищи людей!).
Не верю в форму (и об этом много писала), никогда ее не встречала, кроме как в виде разбитой скорлупы или три дня лежащего покойника. Если мои стихи о том мире сильны, но только потому что я ни секунды не ощутила его «формой», всегда – живым, жизнью – будь то XVII в. или 17 год (до = 17 год!).

«Драгоценные вина» относятся к 1913 г.19 Формула – наперед – всей моей писа-тельской (и человеческой) судьбы. Я всё знала – отродясь.
NB! Я никогда не была в русле культуры. Ищите меня дальше и раньше.
XVI (оборот). Нет, голубчик, меня не «не-помнят», а просто – не знают. Физически не знают. Вкратце: с 1912 г. по 1920 г. я, пиша непрерывно, не выпустила, по литера-турному равнодушию, вернее по отсутствию во мне литератора (этой общественной функции поэта) – ни одной книги. Только несколько случайных стихов в петербургских «Северных Записках». Я жила, книги лежали. По крайней мере три больших, очень больших книги стихов – пропали, т. е. никогда не были напечатаны20. В 1922 г. уезжаю за границу, а мой читатель остается в России – куда мои стихи (1922 г.–1933 г.) НЕ до-ходят. В эмиграции меня сначала (сгоряча!) печатают, потом, опомнившись, изымают из обращения, почуяв не-свое: тамошнее! Содержание, будто, «наше», а голос – ихний. Затем «Версты» (сотрудничество у Евразийцев)21 и окончательное изгнание меня ото-всюду, кроме эсеровской Воли России. Ей я многим обязана, ибо не уставали печатать – месяцами! – самые непонятные для себя вещи: всего Крысолова (б месяцев!), Поэму Воздуха, добровольческого (эсеры, ненавидящие белых!) Красного бычка, и т. д. Но Воля России – ныне – кончена. Остаются Числа , не выносящие меня, Новый Град23 – любящий, но печатающий только статьи и – будь они трекляты! – Совр<еменные> За-писки, где дело обстоит так: – «У нас стихи, вообще, на задворках. Мы хотим, чтобы на 6 стр<аницах> – 12 поэтов» (слова литературного) редактора Руднева – мне, при свиде-телях). И такие послания: – «М<арина> И<вановна>, пришлите нам, пожалуйста, сти-хов, но только подходящих для нашего читателя, Вы уже знаете…»24. Большей частью я не знаю (знать не хочу!) и ничего не посылаю, ибо за 16 строк – 16 фр<анков>, а боль-ше не берут и не дают. Просто – не стоит: марки на переписку дороже! (Нищеты, в ко-торой я живу, Вы себе представить не можете, у меня же никаких средств к жизни, кроме писания. Муж болен и работать не может. Дочь вязкой шапочек зарабатывает 5 фр<анков> в день, на них вчетвером (у меня сын 8-ми лет, Георгий) и живем, т. е. про-сто медленно издыхаем с голоду. В России я так жила только с 1918 г. по 1920 г., потом мне большевики сами дали паёк. Первые годы в Париже мне помогали частные лица, потом надоело – да еще кризис, т. е. прекрасный предлог прекратить. Но – Бог с ними! Я же их тоже не любила.)
Итак, здесь я – без читателя, в России – без книг.
XVII – «Для эмиграции Цветаева слишком слаба…»25 – ??? –
Думаю, что эмиграция, при всем ее самомнении, не ждала такого комплимента. Ведь даже Борис Зайцев не слаб для эмиграции! Кто для нее слаб? Нет такого! Все хо-роши, все как раз вровень – от Бунина до Кн<язя> Касаткина-Ростовского26, к<отор>ый вот уже второе десятилетие рифмует вагоны с погонами («Мы раньше носили погоны, – А теперь мы грузим вагоны» – и т. д.). Вы м. б. хотите сказать, что моя ненависть к большевикам для нее слаба? На это отвечу: иная ненависть, инородная. Эмигранты не-навидят, п. ч. отняли имения, я ненавижу за то, что Бориса Пастернака могут (так и было) не пустить в его любимый Марбург27, – а меня – в мою рожденную Москву. А казни – голубчик – все палачи – братья: что недавняя казнь русского28, с правильным судом и слезами адвоката – что выстрел в спину Чеки – клянусь, что это одно и то же, как бы оно ни звалось: мерзость, которой я нигде не подчинюсь, как вообще никакому организованному насилию, во имя чего бы оно ни было и чьим именем бы ни оглавля-лось.
– Я – с Утверждениями??29 Уже звали и уже услышали в ответ: «Там где говорят: еврей, подразумевают: жид – мне собрату Генриха Гейне – не место. Больше скажу: то место меня – я на него еще и не встану – само не вместит: то место меня чует как поро-ховой склад – спичку!»
Что же касается младороссов – вот живая сценка. Доклад бывшего редактора и со-трудника В<оли> России (еврея) М. Слонима: Гитлер и Сталин. После доклада, к нача-лу прений – явление в дверях всех младороссов в полном составе. Стоят «скрестивши руки на груди». К концу прений продвигаюсь к выходу (живу за городом и связана по-ездом) – так что стою в самой гуще. Почтительный шепот: «Цветаева». Предлагают ка-кую-то листовку, к<отор>ой не разворачиваю. С эстрады Слоним: –
«Что же касается Г<итлера> и еврейства…» Один из младороссов (если не «столп» – так столб) – на весь зал: «Понятно! Сам из жидов!» Я, четко и раздельно: – «ХАМ-ЛО!» (Шепот: не понимают.) Я: – «ХАМ-ЛО!» и, разорвав листовку пополам, иду к вы-ходу. Несколько угрожающих жестов. Я: – «Не поняли? Те, кто вместо еврей говорят жид и прерывают оратора, те – хамы. (Паузы и, созерцательно:) ХАМ-ЛО». Засим уда-ляюсь (С КАЖДЫМ говорю на ЕГО языке!)30.
Если я всегда жила вне русла культуры, то, м. б. потому, что оно ПО МНЕ пролег-ло.

Нет, голубчик, ни с теми, ни с этими, ни с третьими, ни с сотыми, и не только с «политиками», а я и с писателями, – не, ни с кем, одна, всю жизнь, без книг, без читате-лей, без друзей, – без круга, без среды, без всякой защиты причастности, хуже, чем со-бака, а зато –
А зато – всё.
До свидания! О конце Вашей рукописи – очень значительном – допишу в следую-щий раз. Сейчас как будто устала – и бумага кончается. (Пишу разведенными чернила-ми, почти водой, – оскорбительно!)
Если хотите, чтобы поскорей ответила, пришлите марку (кажется на почте прода-ются такие интернациональные знаки), – лучше попросить марку, чем совсем не отве-тить – правда?
– О многом, очень важном, м. б. самом важном, еще не сказала ни слова.
М. Цветаева
<Приписки на полях:>
Мне думается, Вы знаете 1/2 моего печатного материала, а он весь – 1/2 мною на-писанного, если не меньше.
Писать обо мне по существу – не отчаялся бы только немец.
Замечательные, исключительные стихи – Бенедиктова31. Спасибо.
«Иск<усство> при свете Совести» по требованию редакции сокращено ровно на-половину. Читаю – и сама не понимаю (связи, к<отор>ая оригинале – была)32.

3

Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Camot
3-го апреля 1934 г.

Милый Юрий Иваск,
Короткая отпись, потому что завтра крайний срок сдачи моей рукописи о Белом в Совр<еменные> Записки (апрельский номер), а переписываю я ВОТ ТАКИМ ПОЧЕР-КОМ (всю жизнь!), а в рукописи около четырех печатных листов.
– Тронута постоянством Вашего внимания, и внутреннего и внешнего (хотя – внешнего – нет: ни внимания, ни, вообще, ничего) – говорю об ответной марке.
Теперь наспех, по существу:
Может быть мой голос (la portee de ma voix ) соответствует эпохе, я – нет. Я нена-вижу свой век и благословляю Бога (я знаю, что нельзя благословлять Бога, но так я го-ворила в детстве, и, чуть только не подумаю, и сейчас говорю) – что родилась еще в прошлом веке (26-го сентября 1892 г., ровно в полночь с субботы на воскресенье, в день Иоанна Богослова, у меня об этом есть стихи, кажется – в Психее:
Красною кистью
Рябина зажглась,
Падали листья,
Я – родилась… (найдите!)1
И другие: о субботе и воскресении, нигде не напечатанные2. Кстати, откаались взять «Посл<едние> Новости», которые вообще просили меня СТИХОВ НЕ ПРИСЫ-ЛАТЬ. Итак, благословляю Бога за то, что еще застала ТО, конец ТОГО, конец царства человека, т. е. Бога, или хотя бы – божества: верха над.
Ненавижу свой век, потому что он век организованных масс, которые уже не есть стихия, как Днепр без Неясыти уже не есть Днепр3. Изнизу – организованных, не – упорядоченных, а именно «организованных», т. е. ограниченных и лишенных органич-ности, т. е. своего последнего.
Пишите обо мне что хотите, Вам видней, да я и не вправе оспаривать, т. е. лично вмешиваться: вставать как буйвол перед Вашим паровозом, но знайте одно: мне в со-временности и в будущем – места нет. Всей мне – ни одной пяди земной поверхности, этой МАЛОСТИ – МНЕ – во всем огромном мире – ни пяди. (Сейчас стою на своей по-следней, незахваченной, только потому, что на ней стою: твердо стою: как памятник – собственным весом, как столпник на столпу.)
Есть (мне и всем подобным мне: ОНИ – ЕСТЬ) только щель: в глубь из времени, щель ведущая в сталактитовые пещеры до-истории: в подземное царство Персефоны и Миноса – туда, где Орфей прощался: В А-И-Д4. Или в блаженное царство Frau Holle (NB! ТО ЖЕ!) (Holle-Holle…)5.
Ибо в ваш воздух машинный, авиационный, пока что экскурсионный а завтра – сами знаете, в ваш воздух я тоже не хочу.
– Но кто Вы, чтобы говорить «меня», «мне», «я»?
– Никто. Одинокий дух. Которому нечем дышать (И Пастернаку – нечем. И Бело-му было нечем. Мы – есть. Но мы – последние).
Эпоха не только против меня (ко мне лично она, как всякая мною в жизни встре-ченная, хотя бы самая чуждая, сила – еще «добра») – не столько против меня, сколько я против нее, я ее действительно ненавижу, всё царство будущего, на нее наступаю – не только в смысле военном, но – ногой: пятой на главу змия.
– Вот. –
С сказанным мною считайтесь только внутренно.
<Приписка на полях:>
Эпоха против меня не лично, а ПАССИВНО, я – против нее – АКТИВНО. Я ее не-навижу, она меня – не видит.

Вот карточка6. Она тоже последняя. Поэтому, большая просьба: верните мне ее. Если она Вам нравится (она очень похожа), дайте переснять, и не будет нескромно-стью, если я попрошу у Вас несколько оттисков? Только пусть не печатают черно, эта перечернена: я, вообще, светлая: светлые глаза и светлые волосы (сейчас уже целая се-дая прядь). У меня часто просят, а сниматься я не люблю, да и времени нет, – у меня очень тяжелая жизнь.
До свидания. Посылаю не перечитывая, могут быть ошибки в падежах.
Рада буду, если напишете.
Марина Цветаева
P. S. Голову дайте переснять в медальоне, без этого неоправданного квадрата пла-тья, кончающегося, вдобавок, фотографической туманностью. Нужен – овал.

4

Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
12-го мая 1934 г.

Конечно – старого1, во мне нового ничего, кроме моей поэтической (dichterische) отзывчивости на новое звучание воздуха. За меня бы дорого дали, если бы я существом отзывалась, как дорого дали – за Маяковского и, дорого дав, и то не удержали!
Как я могла родиться – нового?! Я – дважды, как факт и как суть. Неужели Вы думаете, что я могу снизойти до перевода, прибавки тринадцати дней2 – и ради чего, чтобы оказаться рожденной по ненавистному мне, не-моему календарю, которого тогда и в помине не было, а в моем помине (помине обо мне) и не может быть и не смеет быть!
Да еще в сентябре – вместо октября!
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.

Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.

Мне и поныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.

(Москва, 1916 г.)3

Вот одни из моих самых любимых, самых моих стихов. Кстати, ведь могла: слави-ли, могла: вторили, – нет, – спорили! Оспаривали мою душу, которую получили все и никто. (Все боги и ни одна иерковь!)
Кстати, родилась я ровно в полночь с субботы на воскресенье (26-го на 27-е), у ме-ня и об этом есть стихи:
Между воскресеньем и субботой
Я повисла, птица вербная,
На одно крыло – серебряная,
На другое – золотая…

Москва, 1920 г.4

Но я приобщила себя субботе, кануну, концу, – невольно, конечно, только сейчас, когда пишу, осознала, как и спор колоколов.

Конечно, Толстого не люблю, т. е. люблю его жизнь и смерть, его одинокую муку, его волчиное сердце, но почти – сочувственно, как grand camarade de malheur – и еще сундук с Наташей Ростовой, и «поцелуйте куклу», и танец, и окно, но это уже – Mignon5, а не Толстой.
(И неизмеримо больше Толстого люблю – Гёте.)
Достоевский мне в жизни как-то не понадобился, обошлась, но узнаю себя и в Бе-лых Ночах (разве Вы не видите, что все Белые Ночи его мечта, что никакой Вареньки не было, т. е. была – и прошла (мимо), а он этим мимо – жил) и, главное, запомните, – в Катерине Ивановне6 с шалью и голыми детьми, на французском диалекте. Это я – дома, и в быту, и с детьми, и в Сов<етской> России и в эмиграции, я в той достоверной по-судной и мыльной луже, которая есть моя жизнь с 1917 г. и из которой – сужу и грожу.
И – кажется последнее будет вернее всего – я в мире люблю не самое глубокое, а самое высокое, потому русского страдания мне дороже гётевская радость, и русского метания – то уединение. Вообще, не ошибитесь, во мне мало русского (NB! сгоряча ошибаются все), да я и кровно – слишком – смесь: дед с материнской стороны (Алек-сандр Давилович Мейн – Meyn) – из остзейских немцев, с сербской прикровью, бабуш-ка (урожд<енная> Бернацкая) – чистая полька, со стороны матера у меня России вовсе нет, а со стороны отца – вся. Так и со мною вышло: то вовсе нет, то – вся. Я и духовно – полукровка.
Толстого и Достоевского люблю, как больших людей, но ни с одним бы не хотела жить, и ни в курган ни на остров их книг не возьму – не взяла же.
Из русских книг больше всего люблю Семейную Хронику и Соборян7, – два явно-добрых дела. За добрую силу.
Время года? Осень, конечно, с просветами и просторами, со сквозью, с собствен-ными большими шагами, всегда большими, а осенью – гигантскими. Я – рожденный ходок. Кстати, мне недавно вернули из Совр<еменных> Записок мою «Оду пешему хо-ду», уже набранную8, – в последнюю секунду усумнились в понятности «среднему чи-тателю». Хотите – на память?
Стихи Милонова9 восхитительны; уже от первой строки озноб (со-вдохновения).

Теперь – просьба. Вы можете меня сделать наверняка – счастливой. У меня есть страстная мечта, уже давно: а именно III том трилогии Sigrid Undset «Kristin Lawranstochter» 10 – У меня есть I ч<асть> и II ч<асть> (Der Kranz, Die Frau ) но III ч<асти> – Das Kreuz нет.
Sigrid Undset
Kristin Lawranstochter
Band III. Das Kreuz

Herausgegeben von J. Sandmeier.
Rutten und Loening Verlag Frankfurt am Main.
Но книга дорога и просьба нескромна, и, чтобы быть вполне нескромной – в пере-плете, ибо две другие у меня в переплете сером полотняном, с норвежским сине-красным орнаментом – душу отдать! Это, именно эта III ч<асть>, моя любимая книга в мире. И Вы бы мне ее надписали.
Только – не сделайте так, как сделал один здешний молодой поэт: с радостью обещал, каждый раз встречаясь говорил, что выписал – вот-вот придет, я ждала полгода («…ich bin leicht zu betrugen» – Goethe ) <далее на полях:> и наконец он признался, что никогда и не заказывал11. Правда – низость? (дважды).
Теперь – Вам – вопрос: что из моих вещей у Вас есть: книги и из периодической прессы. Пришлите точный перечень (отдельных стихов в журналах не помечайте, по-эмы – да). Дело в том, что я к 1-му июля переезжаю12, и около 15-го июня буду переби-рать все свое рукописное и печатное добро – залежи! Возможно, что многое найдется, чего вы не знаете. Просмотрите внимательно и отпишите точно, тогда в один прекрас-ный день получите веский пакет – с Вам неизвестной мной. Спасибо за карточки. Буду рыться – еще пришлю. Ученика13 перепишу – обещаю – но прежде <слово неразб>.
На статью Вашу у меня ряд отзывов – себе в тетрадь. Выберу час я перепишу. На-пишите – как Вы меня видели во сне? Отвечу честно – я это была или нет.

5

Clamart (Seine)
10 Rue Lazare Carnot
<25-го> мая 1934 г.1

Знаете, что мне первое пришло в голову, когда я ощутила в руках всю весомость «Das Kreuz»2… (Даже руки, не ждавшие, ждавшие обычной хламной невесомости «Последних Новостей», немножко сдали, пошли вниз, – так с моей матерью было на Урале3, на заводе, когда директор, шутки ради, положил ей в руки плитку золота, тяжести которого она не могла учесть.)
– Этому человеку я бы оставил все мои рукописи. – Это была моя благодарность – невольная, крик всего моего существа, настоящий инстинкт самосохранения, – непогрешимый жест – сна.
И – не отказываюсь: у меня никого нет, кому бы я это доверила. Пастернак – мой несколько старший сверстник, и даже, если бы – на такого такую гору обвалить – убить. (Он после каждой моей строки ходит как убитый, – от силы потрясения, силы собственного отзыва, – он бы в первой уже странице (моих несчетных, огромных черновых тетрадей!) зарылся, был бы завален мной как шахтер – землей.)
Ася? (Сестра, в Москве, перебираю близких.) Ася любит меня безмерно, но – «земля наша богата, порядку в ней лишь нет»4, кроме того, в одну великодушную минуту – могла бы сжечь всё, как всегда жгла всё свое. Кроме того, мы с ней тоже сверстницы (немножко моложе).
Аля? (Дочь.) У нее будет своя жизнь, да и рукописи мои, нужно думать, один уже вид моих синих огромных, беспощадных каких-то, тетрадей, ей за жизнь – успеет надоесть! Ведь, как родилась – всегда тетрадь, и я всегда над ней, на ней (добычу терзает и треплет над ним).
Мур? (Сын.) Ему сейчас девять лет и он активист – а не архивист. Плохой был бы подарок?
Итак, у меня никого нет, кроме Вас и – хотите-не хотите – придется. Объективные данные: Вы намного моложе меня (я родилась в 1892 г., в паспорте по ошибке написано 1894, т. е. я умоложена на два года, но я не «пользуюсь», – какие же два я бы из своей жизни вычеркнула?! – т. е. этого 26-го старого (прибавьте 13 дней5 и в тот день непременно поздравьте, – меня давно никто не поздравляет, а, по-моему, всё-таки есть с чем! Когда мне (молчаливо и уединенно) исполнилось сорок, Я мысленно надписала на своей могильной плите: – Quarante ans de noblesse – ) – итак, этого 26-го старого сентября мне будет сорок два года, – а Вам? Итак (данные) 1) Вы намного моложе меня 2) Вы ЛЮБИТЕ стихи, т. е. без них жить не можете – и не хотите 3) Вы где-то далёко одиноко, по собственному почину, без великого воспомоществования личной встречи (ведь и Мирский и Слоним писали зная меня, стали писать потому что знали) без всякой личной затронутости (какова бы она ни была) без всяких подстрочников – чисто – как если бы я умерла сто лет назад – «открыли» меня, стали рыть, как землю 4) Вы – всё-таки – немец? Т. е. какой-то той (и моей также! мой дед, Александр Данилович Мейн, был выходец из остзейских краев, о нем его знавшие говорили «важный немецкий барин») – мне родной – крови: волевой, превозмогающей, идущей ноши, Pflicht-Blut – верной как ни одна! (Вы эстонец? А кто – эстонцы? Германцы? Скандинавы? Монголы? Я ничего не знаю, непременно ответьте. Смесь чего – с чем? Какова, в двух словах, история края и народа? Не сейчас, а – тогда. Есть ли эпос? Какой? Хочу знать своего душеприказчика.)
Откуда в Вас страсть к стихам? В Вас ведь двое: стихолюб и архивист. Ведь надо же вырыть те стихи к Державину6. Кто в роду – любил? У меня – достоверно – мать и дед (ее отец), стихотворная моя жила – оттуда, а чисто-филологическая – от отца, хотя мать тоже была предельно одарена – знала пять языков, не считая родного русского, а шестой (испанский) выучила уже незадолго до смерти (умерла молодая, как все женщины по ее польской материнской линии).
– Итак, принимаете?
«Бедных писаний моих Вавилонская башню…» <sic!> (Москва, 1916 г.)7 – уже тогда знала, что «бедных» и что – Вавилонская – и что – башня.

J’etais repousse du genre humain
Et j’etais assis a 1’ombre d’un veau marin.
J’etais le jouet des lames de la mer
Et je me maudissais d’avoir guitte mon pere
Et d’avoir repousse tout le genre humain
Et de m’etre assis a 1’ombrc du veau marin
Georges Efron
Clamart, 22 avril 1934
– Мой сын, мне сюрпризом, в записную книжку, – сразу начисто. (Девять лет.)
На этом кончаю, потому что должна идти за ним же в школу.
Жду ответа.
МЦ.

6

Clamart (Seine)
10 Rue Lazare Carnot
4-го июня 1934 г.

«Но души не отдам». Первый ответ: – А другого мне не нужно, Второй: – Не надо было этого говорить, ибо со мной: сказано – сделано. Т. е. уже неотдали (в одном слове). Не отдать душу, это не: чего-то не сделать, а – сделать, – активное: невозвратное.
Третье, себе (впрочем, всё – себе). – Что значит?: Отдать. Не отдать. Разве ты можешь отдать – не отдать? Разве ты – отдаешь? Разве ты – хозяин, а она собака, ты – владелец, а она – вещь? Это она тебя отдает, предает Богу или человеку в руки, не ты – ее.
Четвертое: – Этого не поняв, это мне сказав, ничего во мне не понял – и не годится. Годится – физически, фактически, практически, т. е. годится его терпеливая кровь, весь его состав, но не он. Моя просьба (взять на себя гору) должна была быть его просьбой, и его предупреждение: …но души не отдам (NB! только контракт) – моим остережением: – лучше не отдавай! – из чистейшего моего великодушия, ибо зла от такой отдачи, мне, мне души пока еще никто не ведал, только добро.
<Приписка между строками, вверх ногами:>
(Мое «лучше не отдавай» значит: будет больно, но что – не больно? И боль разве – зло??)
А без души, вне души – мне что-нибудь нужно?? А что я с ней буду делать, если отдашь? В банк положу, или перепродам, или, растопив, выпью жемчугом? (или аспирином?)
В те далекие времена, когда я еще была действующим лицом жизни, я всё могла стерпеть, кроме этого слова, этого чувства, да ни разу и не пришлось – и все признания, – остережения вверявшейся мне – звучали как раз обратно: – Не отдам тебе ни, – ни, – ни, – (подставляйте, одно за другим, всё), но душу – отдам.
Людям – как это теперь вижу – это было удобно, или они полагали, что им это удобно, я же, знающая цену слову, всю невозвратность и страшность его, знала, что получила – всё (мне могущее быть данным, т. е. желание отдать мне душу, в котором никогда не сомневалась. Так море не сомневается в рожденном желании реки: влиться и раствориться и не спрашивает у реки, почему не влилась, а напротив – соболезнует… (Да большинство и не доходит! Иссякает или, приняв другую реку, чуть побольше, за море…) Морю важно желание реки: большой воде – желание малой воды (малой количественно, а не качественно) , ему не важно, влилась или нет, ему с нее не прибавится и не убавится… И всякая река, пожелавшая – уже влилась! Так в меня вливались человеческие души, и я их все несу, а тела (с делами) оставались – и остались – где-то.
Река, влившись в море, стала больше на целое море, на целого Бога, на целое всё.
Река стала морем.
Если это Вас страшит…
(Когда-нибудь, в каких-нибудь «Последних Новостях» или dans un autre mauvais lieu прочтете как я, лет трех, исступленно мечтала потеряться – и потерялась, – в Александровском пассаже1, где-то между белым медведем и гипсовым крашеным негром над сухим фонтаном Потому мне так дико непонятен Ваш страх. И всю жизнь я только этого хотела: потеряться , раствориться – в чем бы то ни было. Когда прочтете «Поэму Конца», немножко лучше ее поймете.)

Автобиография и характеристика – нравятся. Точно и беспощадно. Очень – яснозряще. А «заливает лимфой» – совсем замечательно. Лимфа, ведь это наличность в крови – Леты. (Не лимфа нравится, а смелость признания и точности осязания (названия). Вы – умны.

Переоценила подарок? Этим словом Вы его обесцениваете. Нарочно? Нарочно или нечаянно, – всё равно и равно жаль – за Вас. (Мы с Унсет не пострадаем. Мы – союз.)
Слово эгоизм («я эгоист», а еще хуже Ваше «я эгоистичен») не люблю, потому что серьезно, на глубину взятое, оно требует слишком долгих разъяснений, т. е. уже не слово, не то слово, ибо на каждую вещь должно быть свое слово – и одно, взятое же элементарно – не заслуживает даже собственного звучания и моего ушного слышанья. Просто – миную. Но, чтобы Вы меня хорошо поняли, снизойду на этот раз до нескольких пояснительных слов: эгоизм, это сосредоточение не на том себе, сосредоточение на не-том: на своем желудке, напр<имер>, или на своей (физической) болячке, словом: «Selbst essen – macnt fett ». – Кому интересно??
Духовного эгоизма – нет. Есть – эгоцентризм, а тут уже всё дело в вместительности ego и, посему, величины (емкости) центра. Большинство эгоцентриков – т. е. все лирические поэты и все философы – самые отрешенные и не-себялюбивые в мире люди, просто они в свою боль включили всю чужую, еще проще – не различают.
(Пишу Вам кстати с безумной болью в обеих ногах, я уже два месяца больна – истощение перекинулось в нарывную напасть, затронуты железы и жилы, и вот через день в бесплатную (1 фр<анк>!) лечебницу для безработных русских, – впрыскивания, нынче второе – т. е. погибает (временно деревенеет) вторая нога. Это после Оды пешему ходу!2 Да. друг, это и есть искус, со мной дружбы: я насквозь-человечна, т. е. сочувственна, и требую этого от другого (не для себя, а для него!), а если не нахожу – ухожу. Если у Вас от слова нарыв брезгливая гримаса, знайте заранее, что я – улыбаюсь: улыбкой суда.)
Вы спрашиваете: любимая еда. Разве это важно? Ненавижу каши, все, кроме черной, и даже в Москве 1920 г., в самый лютый голод пшена – не ела. А так, очень скромна и проста, ем всё, и даже мало отличаю, чем во времена нашей дружбы сердечно огорчала Мирского (страстного едока и ценителя, как, часто, очень одинокие люди) водившего меня по лучшим – тайно, знатовщи цки/чески } лучшим – ресторанам Парижа Лондона. – «Вы всё говорите! сокрушенно воскликнул однажды он, – и Вам всё равно, что есть: Вам можно подложить сена!» – Но не пшена. –
Никогда не выброшу ни крохотнейшего огрызка хлеба, если же крошки, – в печь и сжечь. Корка – в помойке – ЧУДОВИЩНО, так же как опрокинутый вверх дном хлеб или воткнутый в хлеб – нож. Меня из-за этого в доме считают скупой (объедки), я же знаю, что это – другое. Непритязательность и от отца и от матери: не снисходившей, не снижавшейся до любимого блюда (вообще – протестантски и спартански!) не подозревавшего, что может быть НЕ-любимое.
Как отношусь к пожиранию мяса? Чудесно, т. е. охотно «пожираю» – когда могу, когда не могу – обхожусь. (Всё мое отношение ко всему внешнему миру, т. е. ко всему, что со мной здесь может хорошего случиться, ко всему хорошему – в не – в этом одном слове «обхожусь», и даже теперь кажется уже вправе сказать: – обошлась.)
Ученик написан (тогда 62-летнему, ныне 75-летнему) Князю Сергею Михайловичу Волконскому (внуку декабриста, писателю), который этих стихов никогда не читал – я никогда не посмела, да он бы и не понял: есть люди, очень глубокие, и тонкие, и одаренные, но которым стихи (понимать) мешают. Он очень любит поэтов и постоянно их цитирует, но – по-другому (не цитирует по-другому, а любит). Латинский склад. Подружилась с ним в Москве 1921 г.3 и полгода переписывала ему начисто – из чистейшего восторга и благодарности его рукописи, – трех его больших книг4 – ВОТ ТАКИМ ПОЧЕРКОМ, и ни строки своей не писала – не было времени – и вдруг прорвалась Учеником: Ремеслом5.
<Приписка на полях, вверх ногами:>
(Достаньте Быт и Бытие Кн<язя> С. Волконского, там есть большое, вводящее, посвящение мне6. Тогда поймете нашу дружбу – и Ученика – и всё. Книга доступна, м. б. даже есть в библиотеке.)
Из крупных вещей Вы не знаете моей Поэмы Конца (в пражском сборнике Ковчег, каж<ется,> 1924 г.7). Это, кажется, была моя последняя любовь , т. е. первая и последняя такая (вовсе не самая высокая) и м. б. даже вовсе-лежачая, может быть и сильная тем, что – лежачая, о, не думайте дурного, это целый мир, очень сильный, только – низкий, без всякого презрения, а топографически, линейно-низкий: – ДОЛЬНИЙ – тише воды, ниже травы – блаженный мир! в котором я никогда не жила, в который только погружалась, ибо он – самое низкое, что есть, самый уровень низости – море, а м. б, – ниже уровня, минуя – уровень: родная бездна сна.

Ваши сны до жути правильны. Всегда (когда впервые – с родным) много-много говорю и гляжу мимо. Это (миновение) – мое основное свойство, моя отмета. Даже старый Князь Волконский мне, однажды: – О Вас не говорю, во-первых – Вы вне суда, во-вторых – Вы просто говорите в профиль. (До этого он говорил о необходимости всё время глядеть прямо в глаза собеседнику. Я иногда тоже гляжу – но тогда уж совсем не вижу, вижу – другое, выходит – гляжу – сквозь.)

Да, Кламар далёко, а Ревель – еще дальше.

Итак, снимаю с Вас…
Бедных писаний моих Вавилонскую башню,
Писем – своих и чужих – огнедышащий холмик…9
– всю гору, друг, все горы, вплоть до последнего тарусского холма…
Делаю это дружески и даже – матерински. (По-кавказски Вы кажется могли бы быть моим сыном? Да моей дочери этой осенью будет двадцать два года!)
Вне обиды, вне разочарования, – привычно.
До свидания – в письме. Ремесло, конечно, перелом, нет, не перелом, – новый речной загиб, а м. б. и РАЗГИБ творческой жилы. Переломов у меня в жизни – не было. Процесс древесный и речной: рост, кажется?
МЦ.
<Приписка поперек страницы:>
Во мне всё сосуществовало, содано было, с самого начала: с самого моего двухлетия и рождения и до-рождения, с самого замысла матери, хотевшей, решившей сына Александра (оттого я и вышла поэт, а не поэтесса)10. Поэтому, Вы правы, хронология не подходит, но она всё же – дорожный посох.
Кроме того, напоминаю, Психея единственная из моих книг-СБОРНИК, т. е. составлена мной по примете чистого и даже женского лиризма (романтизма) – из разных времен и книг. Она – не этап, а итог11. В нее напр<имер> не вошла вся моя тогдашняя – русская, народная стихия – а как бывшая!
Просто – Гржебин12 в Москве 1921 г. заказал небольшую книжку. Я и составила Психею, выбрала ее из огромного неизд<анного> материала 1916 г. – 1921 г. Выделила данную, эту, такую себя. (Из меня, вообще, можно было бы выделить по крайней мере семь поэтов, не говоря уже о прозаиках, родах прозы, от сушайшей мысли до ярчайшего живописания. Потому-то я так и трудна – как целое, для охвата и осознания. А ключ прост. Просто поверить, просто понять, что – чудо.)
Принять.
<Приписка на полях слева:>
О статье в Нови напишу непременно, не напоминайте и не торопите: за мной ничто не пропадает13.
<Приписка на полях сверху, вверх ногами:>
Хорошо, что мы в Вашем сне гуляли, т. е. ходили. Сижу я только, когда пишу, а с человеком это для меня нестерпимая тяжесть. Я всегда из дому – увожу.


Иваск Юрий Павлович (1907–1986) – поэт, критик, историк литературы. В 1920 г. семья Иваска переселилась из России в Эстонию. В 1932 г. Иваск окончил юридический факультет Тартуского университета. Во время войны попал в Германию, в 1949 г. переехал в США. Автор статей о творчестве Цветаевой, а также нескольких стихотворений, ей посвященных.
О своем знакомстве с Цветаевой Иваск вспоминал: «Весной 1933 г. я написал М. И. Цветаевой. Между нами завязалась переписка. Она жила тогда под Парижем, в Кламаре, и позднее в Ванве. А я жил в Эстонии, в Ревеле и потом в городке Печоры.
В моих письмах я постоянно запрашивал Марину Ивановну о ее поэтическом ремесле, а также и о ее жизни, вкусах. Иногда она отвечала мне «по пунктам». <…>
В конце 1938 г. я провел около двух недель в Париже. Почти ежедневно встречался с Мариной Ивановной. Она жила тогда с сыном в жалком отеле. Муж пропал без вести; может быть, скрылся в Россию. Перед моим отъездом, она сказала мне, что собирается уехать в Москву, но печататься в России не предполагает: я еду туда по обстоятельствам семейным, а зарабатывать буду переводами…»
Впервые – письма 2–13 (в отрывках) – Русский литературный архив. Сб. под ред. М. Карповича и Дм. Чижевского. Нью-Йорк, 1956 (публикация Ю. П. Иваска); отрывок из письма 13 (не вошедший в публикацию 1956 г.) – Вестник РХД, 1979, № 128. С. 175–176 (публикация Ю. П. Иваска), другой отрывок из письма 13, начиная со слов «Новый лист…» и кончая словами «…половинка (и то!)» – Швейцер В. «Об одном недоопубликованном письме М. Цветаевой Ю. Иваску (в сб.: Столетие Цветаевой/Tsvetaeva Centenary Symposium. Berkeley, 1994). Все письма за исключением опубликованного В. Швейцер отрывка, который воспроизводится по тексту публикации) печатаются полностью (включая неопубликованное ранее письмо 1) по копиям с оригиналов, хранящихся в отделе редких книг и рукописей библиотеки Гарвардского университета. Копии любезно предоставлены проф. Ж. Шероном.

1
1 Литературно-художественный журнал, выпускавшийся в Ревеле (1930–1932). Первый номер журнала вышел осенью 1930 г.
2 Стихи Цветаевой в журнале напечатаны не были.
2
1 Иваск прислал Цветаевой свою статью о ней, в сокращенном виде опубликованную в сборнике «Новь» (издание комитета «Дня русской культуры» в Таллинне, 1934, № 6. С. 61–66). Публикацию статьи автор предварил следующей репликой: «В этой статье лишь намечены главные мысли из моей книги о Цветаевой. За недостатком места принужден отказаться от полного развертывания моих утверждений на матерьяле цветаевского творчества, и опустить целый ряд тем, с Цветаевой связанных». Замысел Иваска написать книгу осуществлен не был.
2 Шишков Александр Семенович (1754–1841) – писатель, адмирал. Возглавлял литературное общество «Беседа любителей русского слова», был поборником высокого гражданского стиля.
Цветаева имеет в виду приведенные Иваском две цитаты из «Рассуждения о старом и новом слоге российского языка» (1803) А. С. Шишкова: «Уметь высокий Славянский слог с просторечивым так искусно смешивать, чтобы высокопарность одного из них приятно обнималась с простотою другого». «Уметь в высоком слоге помещать низкие слова и мысли … не унижая ими слога и сохраняя всю важность оного».
3 В. И. Иванову Цветаева посвятила в 1920 г. стихотворный цикл «Вячеславу Иванову» (см. т. 1).
4 Стихотворение М. А. Кузмина «Св. Георгий (Кантата)» написано в 1917 г. (опубликовано в его сб. «Нездешние вечера». Пг., 1921); цветаевский цикл «Георгий», вошедший в сборник «Ремесло», создан позже, в июле 1921 г. См. т. 2, а также очерк «Нездешний вечер» (т. 4).
5 Стихотворение М. А. Кузмина «Пламень Федры» (1921), вошедшее в его сборник «Параболы» (Пг.; Берлин, 1923).
6 См. письмо 18 к А. А. Тестовой (т. 6).
7 ..материалы Царь-Девицы и Молодца – см.. т. 3.
8 См. письма к И. Г. Эренбургу в т. 6.
9 Сборник стихов М. Цветаевой «Психея. Романтика» (Берлин, 1923). См. письма 6 и 9.
10 В своей статье Иваск привел метрический разбор ряда ее стихотворений.
11 Вячеславу Иванову.
12 Речь идет о цикле стихов «Ученик», посвященном С. М. Волконскому (см. т. 2). Учитель – С. М. Волконский.
13 Речь идет о трагедии М. Цветаевой «Ариадна» («Тезей»). См. т. 3.
14 В стихотворении М. Цветаевой «Наяда», впервые появившемся в «Числах» (1930, № 2/3) под названием «Нереида», лейтмотивом повторяется строка: «Вечный третий в любви» (см. т. 2).
15 Цветаева имеет в виду строку из стихотворения «Есть некий час…» цикла «Ученик»: «Ты – одиночества верховный час!» У Иваска в статье: «Цветаева в одиночестве. Но в этом своем одиночестве Цветаева разрабатывает, в сущности, очень современные темы».
16 Финальные строки поэмы «Молодец».
17 В статье Иваск пишет: «Стихии современности еще пребывают в младенческом состоянии. В поэзии Цветаевой они уже достигли зрелости. Стихия – стихия-страсть, мятущаяся в вещах и в человеке – главный герой цветаевской поэзии» и дает три образа стихии-страсти у Цветаевой: Вакхический рай – Спартанское небо – Бог. (См.: Новь. Таллинн. 1934. № 6. С. 64–66.)
18 Цитата из стихотворения М. Цветаевой «Купальщицами, в легкий круг…» (1922) из цикла «Деревья». См. т. 2.
19 Имеется в виду строфа из стихотворения «Моим стихам, написанным так рано…», опубликованная в «Числах» (1931, № 5), как ответ на анкету журнала.
20 См. ответ на анкету 1926 г. (т. 4).
21 См. письма к П. П. Сувчинскому и комментарии к ним (т. 6).
22 См. комментарий 2 к письму 62 к С. Н. Андрониковой-Гальперн.
23 См. письма к Г. П. Федотову.
24 См. письма к В. В. Рудневу.
25 В напечатанной статье у Иваска обратное: «Цветаева слишком сильна для литературных сфер эмиграции – это не обвинение, лишь констатирование факта». На письме Цветаевой в этом месте Иваск пометил: «Я написал «сильна» – описка!!!»
26 Касаткин-Ростовский Федор Николаевич, князь (1875–1940) – литератор, поэт. Сотрудничал в белградских изданиях.
27 Речь идет о несостоявшейся поездке Пастернака за границу в 1930 г. Его хлопоты о поездке были безуспешными. Не помогло и обращение за помощью к Горькому: «…без Вашего заступничества разрешения на выезд мне не получить. Помогите мне, пожалуйста…» (Письмо от 31 мая, 1930 г.). Горький ответил отказом: «…Просьбу Вашу я не исполню и очень советую Вам не ходатайствовать о выезде за границу – подождите!..» (Известия Академии наук. Серия языка и литературы, 1986, № 3. С. 280–281). Марбург – в университете в Марбурге Пастернак в 1912 г. изучал философию.
28 Смертный приговор был вынесен русскому эмигранту Павлу Горгулову, смертельно ранившему французского президента Поля Думера (1857–1932). В архиве Цветаевой сохранилась заложенная между страницами рабочей тетради газетная вырезка «Казнь Горгулова» (Звезда. С. 139).
29 Утверждения – журнал объединения послереволюционных течений (Париж, 1931–1932). Вышло всего три номера.
30 Младороссы – эмигрантская организация монархического толка, считавшая, что можно найти понимание у советской молодежи. Цветаева пишет о состоявшемся 10 марта 1933 г. в Париже диспуте на тему: «Гитлер и Сталин», который открывался докладом М. Слонима «Два диктатора».
31 «Стихотворение Бенедиктова «Переход», на другие его стихи не похожее, меня восхищало, и я послал его Цветаевой» (примеч. Ю. П. Иваска). Бенедиктов Владимир Григорьевич (1807–1873) – русский поэт. См. также письмо 11 к В. В. Рудневу.

3
1 Стихотворение «Красною кистью»… (1916) было напечатано в цикле «Стихи о Москве» в сборнике «Версты. I» (1922), а не в «Психее». См. следующее письмо.
2 Стихотворение «Между воскресеньем и субботой…» (16/29 декабря 1919), при жизни поэта опубликовано не было. См. следующее письмо.
3 Неясыть – птица отряда сов. В славянских преданиях сказочная, ненасытная птица.
4 Персефона – см. комментарий 4 к письму 80 к С. Н. Андрониковой-Гальперн. Минос – критский царь, в Аиде, царстве мертвых, участвовал в суде над умершими.
5 Frau Holle – сказка братьев Гримм из собрания «Kinder- und Hausmarchen» * (1812–1814), в которой Блаженное царство фрау Холле находится на дне колодца. Holle – ад (нем.).
6 Цветаева посылает Иваску по его просьбе свою фотографию для сборника «Новь». Фотография (1924 г., Цветаева в клетчатом платье) была вклеена перед статьей Иваска в каждый экземпляр сборника (Новь. Таллинн. 1934. № 6. С. 61).

4
1 Речь идет о календарном стиле.
2 Согласно правилам календаря перевод даты XIX в. на новый стиль производится прибавлением к старой дате двенадцати дней.
3 См. комментарий 1 к письму 3.
4 См. комментарий 2 к письму 3.
5 Наташа Ростова – героиня романа Л. Н. Толстого «Война и мир». Mignon – героиня романа Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера» (1795–1796).
6 Персонаж романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».
7 Семейная хроника (1856) – автобиографическая книга С. Т. Аксакова. Соборяне (1872) – роман Н. С. Лескова. См. также ответы на анкету 1926 г. в т. 4.
8 См. письмо 21 к Р. Н. Ломоносовой и комментарий 7 к нему.
9 Цветаева имеет в виду посланное ей Иваском стихотворение поэта Михаила Васильевича Милонова (1792–1821) «На кончину Державина (элегия)», в котором Иваск выделил заключительную строку: «По отзывам лиры ценят времена». (Милонов М. В. Сочинения. Спб., 1849. С. 98–100.) (Русский литературный архив. С. 235.)
10 О трилогии С. Унсет «Кристин, дочь Лавранса» см. письма 54 и 64 к А. А. Тесковой и комментарии к ним (т. 6).
11 …здешний молодой поэт – А. С. Штейгер. См. письма к нему. О его обещании достать Цветаевой первый том (Der Kranz) – в письме 64 к А. А. Тесковой (т. 6). Вторую книгу (Die Frau) Цветаева получила в подарок от А. А. Тесковой (см. письмо 64 к ней).
12 31 июля 1934 г. Марина Ивановна с сыном уехала в деревню, находящуюся недалеко от Парижа. Осенью Цветаева сняла квартиру в Ванве.
13 См. комментарий 12 к письму 2.

5
1 Дата уточнена А. Сумеркиным.
2 См. предыдущее письмо.
3 Летом 1902 г. М. А. Мейн сопровождала И. В. Цветаева в поездке на Урал за мрамором для фасада здания будущего Музея изящных искусств.
4 Цитата восходит к древним русским летописям. Со словами «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет; да пойдите княжить и володеть нами» новгородские славяне обратились к варягам (Летопись по Ипатьевскому списку. Спб., 1871. С. 11). Цветаева приводит их в переложении А. К. Толстого (см. его сатирическое стихотворение «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева», 1868).
5 См. комментарий 2 к письму 4.
6 См. комментарий 9 к письму 4.
7 Неточная цитата из стихотворения М. Цветаевой «Буду жалеть, умирая, цыганские песни…» (1920). См. т. 1.

6
1 Возможно, имеется в виду Петровский пассаж (Петровские торговые линии, расположенные между ул. Петровкой и Неглинной).
2 Ода пешему ходу – см. т. 2. «Оду», посланную Иваску в одном из писем, Цветаева сопроводила припиской: «И сколь<ко> таких стихов во мне еще спит, ненаписанных, незаписанных – из-за подлой жизни! Мне всегда хочется писать».
3 О начале знакомства М. И. Цветаевой с С. М. Волконским в марте 1919 г. см. ее дневниковые записи в т. 4.
4 С. М. Волконский. «Мои воспоминания (1. Лавры. 2. Странствия. 3. Родина)». Берлин, «Медный всадник», 1923. См. также статью «Кедр. Апология» в т. 5.
5 Циклом «Ученик» открывается сборник М. Цветаевой «Ремесло».
6 См. комментарий 5 к письму 11 к Р. Б. Гулю (т. 6).
7 «Ковчег». Сборник Союза русских писателей в Чехословакии. Вып. 1. Прага, 1926. Появился в свет в конце 1925 г. См. также письма к В. Ф. Булгакову.
8 Имеется в виду К. Б. Родзевич. См. «Поэму Горы» и «Поэму Конца» в т. 3, а также письма к К. Б. Родзевичу (т. 6).
9 См. письмо 5 и комментарий 7 к нему.
10 См. также начало очерка «Мать и музыка» (т. 5).
11 См. комментарий 9 к письму 2.
12 Гржебин 3. И. – см. комментарий 11 к письму 1 к А. В. Бахраху (т. 6).
13 См. письмо 2 и комментарий 1 к нему. Написала ли Цветаева о статье Иваска, неизвестно.

Марина Цветаева

Хронологический порядок:
1905 1906 1908 1909 1910 1911 1912 1913 1914 1915 1916 1917 1918 1919 1920 1921 1922 1923 1924 1925
1926 1927 1928 1929 1930 1931 1932 1933 1934 1935 1936 1937 1938 1939 1940 1941

ссылки: