Страницы
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

Записные книжки 6.5

ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
6
1919

23-го июля 1919 г.
Недавно вечером, гуляя с Шарлем (анархистом, молодым и седым, похожим на Песталоцци, сплошное «да» миру!) возле Храма Христа Спасителя (у меня сейчас на груди иконка с его изображением и я показала тому, большому, свой, маленький), глядя на Москву реку. принявшую в себя всё райское оперение неба, взглядываю на Кремль н остолбеневаю: все купола соборов черны,— Меня как в грудь ударило.— Это было самое зловещее, что я когда-либо видела,— страшнее

366

смерти,— Чума.— И тут Шарль еще со своими рассказами о последней московской чуме.
Узнаю от него, что полукруглые медальоны на церквах, к<отор>ые я обожаю, называются кокошниками и что в Москве был когда-то Вшивый ряд,— брадобреи брили и стригли и не убирали волос. (Дрожу от мысли, каково было упасть туда лицом!)
Я знаю душу Москвы, но не знаю ее тела. Я вообще наклонна к этому, но сейчас — по отношению к Москве — это грех.
Идя рядом с Шарлем, вспоминаю С<ережу>, как он называл мне все дома в переулках (д<ом> Герцена, дома, где бывал Пушкин и т. д.) и все церкви в Кремле и Замоскворечье, вспоминаю его высокое плечо над моим правым плечом (правым, п<отому> ч<то> ему нужно было отдавать честь) и бледную, несмотря на загар, прелестно-впалую благородную щеку, и голос: «Мариночка»…
— Напрасно начинаю писать о нем в книжке.
___
NB! Не забыть об этих черных куполах, у меня сердце бьется от мысли, какими словами можно о них сказать!
(Шарль — еврей — из хороших — патриот всех стран — невинно уверял меня, что это от дождя, тогда как перед нами мокрый Храм Христа Спасителя сиял, как Солнце! — Когда Шарль стал мне рассказывать о прежней Москве, мне стало стыдно.)
___
Шарль рассказывал мне, что в бытность свою в Париже получил допуск в секретное отделение Королевской библиотеки.— «Туда не пускают без разрешения, и каталога нет.» —«Как, в библиотеке нет каталога?» — «Да, Вы называете то, что Вам нужно, и Вам дают. Туда непременно нужно иметь рекомендацию от профессора. Так — публика не допускается.» —-«Странная библиотека: М<ожет> б<ыть> это оттого, что книги совсем распадаются?» — «Нет, просто нужно иметь удостоверение, что это для научных целей, а не из любопытства.» — «А если я хочу из любопытства?» — «Тогда Вас не пустят. Директор сначала не очень благоволил мне и моему товарищу, потом, когда он увидел, что мы серьезно занимаемся, он переменил отношение.» — «Что же там за книги?» — «Ну… разные… непристойные книги»… Я, коротко: «А-а…» — и — после некоторого размышления: «Ну, не хотела бы я быть на месте чтого директора!» Шарль — удивленно: «Почему?» — «Мне бы всё каза-

367

лось, что у меня все эти книги на лбу написаны. Всё равно что быть изобретателем одного — известного — учреждения. Знаете по англ<ийски> — вода?» — Шарль смеется, а я задумываюсь: как можно, не сгорев со стыда, или не прыснув от смеха — обыкновенным человеческим голосом — попросить такую книгу — для научных целей?
И как смеют люди идти ко мне с такими рассказами?
___
— Душа XVIII в.— для меня наряд.
Панцырь Иоанны — сущность.
___
Недавно с Алей в к<инематогра>фе — Иоанна д’Арк. Она немножко напоминала меня: круглолицая, с ясными глазами, сложение мальчика. И повадка моя: смущенно-гордая. Играла она прекрасно, я во всё верила. И Король был чудесен: обаяние царственного выродка. В ночь перед казнью Иоанны, когда Иоанна, преследуемая призраками монахов, как безумная мечется от Распятия к двери и вновь к Распятию, у Карла VII пир: хороводы шутов, жареные лебеди с верблюда, корзины роз до потолка, музыканты надрываются над виолами и дудками, у каждого придворного на коленях по белой башенке — головной убор того времени; высокая coiffe, вроде колпака волшебника, с ниспадающей до пят белой вуалью. Одна сцена очаровательна: Король, желая поцеловать свою любимицу, тщетно пытается загородить ее своей накидкой.—
Прелестен Эрик Трэнт, англичанин, влюбленный — как в Бога! — в Иоанну.
Светлые, как у ребенка, глаза на мужественном лице,— всё рыцарство Англии.
— Когда — в 1?ой картине — Иоанна с знаменем в руке — входила вслед за Королем в Реймский собор — и все знамена кланялись, я плакала.
Когда зажгли свет, у меня всё лицо было в слезах. Платка не было. Я опустила глаза.
Иоанна д’Арк — вот мой дом и мое дело в мире, «всё остальное —ничто!»
___
Поварская.—Дворянская деревня.
___

368

Сижу недавно на скамейке, у Гоголя. Аля в своей кратчайшей юбочке, в голубой мальчишеской рубашечке,— «полумальчик, полудевочка» занята целованьем львов и поклонами Гоголю, я просто сижу на самой безумной жаре, счастливая ею и сняв шляпу.
Подходит какая-то женщина, бескровная и лукавая лицом, как молодая монашка.— Барышня, где здесь Афанасьевский пер<еулок>?» Я — туманно — объясняю.— «Я тут к гадалке одной хочу пойти» и вдруг, испуганно: «Ба-арышня! Да что-ж это у Вас седые волосы?! Сколько Вам лет?» Я,. не задумываясь: «Восемнадцать».— «Что-ж это у Вас, в семье так седеют — или от переживаний?»
Я чувствую себя в ту минуту такой счастливой — и следовательно приятной глазу (или наоборот!), что совещусь так явно врать, сказавши: «От переживаний».— Поэтому выдумываю сразу целую серию бабушек и прабабушек, седевших в 20 л<ет>, и мать, поседевшую в 15 л<ет>. Озаряюсь решением идти к гадалке — но женщина не знает ни дома, ни имени — расстаемся.
Аля после этого — в Саду Румянц<евского> Музея, где она гуляет, пока я читаю, объявила другим детям, что мне 18 лет и две девочки, сбегав в читальню посмотреть на меня, вернулись к другим детям с ответом, что — действительно — так.
___
Седые волосы. День спустя, у Никодима, возглас Шарл’а: — «Марина! Откуда у Вас седые волосы?!»
— Между прочим, волосы у меня светлые, светло-русо-золотистые, волнистые, стриженые, как в средние века у мальчиков, иногда вьющиеся (сбоку и сзади — всегда). Очень тонкие, как шелк, очень живые,— вся я.
И спереди — заметила этой весною —один — два — три — если раздвигать — и больше — волос десять — совершенно седых, белых тоже закручивающихся на конце.— Так странно.—
Я слишком молода, чтобы из самолюбия утверждать, что это мне нравится, я им действительно рада, как доказательству, что какие-то силы во мне таинственно работают — не старость, конечно! — а может-быть мои — без устали — работающие голова и сердце, вся эта моя страстная, скрытая под беззаботной оболочкой, творческая жизнь.— Как доказательству того, что и на такое железное здоровье как мое нашлись железные законы духа.

369

— Аможет-быть — это — Время, вопреки 19?му г. XX века — в Москве — в награду за Казанову и Лозэна — хочет сделать меня Маркизой?
___
О седых волосах.— Давным давно, в своей узкой, как гроб, парижской комнате Rue Bonaparte, я, сидя в кресле у окна читала у Th. Gautier, как Edmond de Goncourt на похоронах брата, во время опускания гроба в землю, поседел, как снег,— у всех на глазах. Весь Париж видел, как седел человек.
— Это — sensibilite {восприимчивость (фр.)} не чета моей!
___
Armandde Chateaubriand — доблестный и бессеребряннейший из защитников и слуг монархии — двоюродный брат писателя (было бы справедливей о писателе сказать: двоюродный брат эмигранта!) обслуживавший роялистскую корреспонденцию между Жерсэем и Бретанью (23 путешествия туда и 23 обратно за 4 года — в крохотной шлюпке — каждую секунду перед лицом смерти от волн или от врагов!) ютившийся в Англии в нищей каморке со своей скромной женой <имя не вписано> Броун,— вечно отвергнутый всесильным гр. Пюйсеем (впоследствии оказалось, что он играл двойную игру), домогавшийся последнего своего рейса, приведшего его к смерти, как величайшей милости — Armand de Chateaubriand погиб престранной смертью.
Когда его (в <дата не вписана> г.) схватили и судили, улик было недостаточно и он, по всей вероятности, был спасен,— и вот — Море (сын, внук и праправнук моряков!) в нужный час выбрасывает на берег полуострова Cotentin чемодан Armand de Chateaubriand, потопленный им за минуту до ареста, чемодан с 24?ью секр<етными> бумагами, из к<отор>ых каждая раннялась смертному приговору!
— Между прочим, больше всего Бонапарта уязвил памфлет, направленный одним лондонским памфлетистом одному парижскому старому священнику и парижскому водевиллисту.— Памфлет на Бонапарта! — Этого Бонапарт не простил!
—Арман де Шатобриан был расстрелян на Plaine de Crenelle (застава), 31-го марта 1809 г., в Страстную пятницу — между двумя матросами, как он — зищтниками трона.

370

Шатобриан, не нашедший извозчика и прибежавший — весь в поту — проводить брата и друга — опоздал на одну минуту и застал его уже лежащим лицом в снегу, у одной из стен заставы. «Лицом»… Лица не было.
Голова была раздроблена. Рядом собака подлизывала мозг и кровь.
Шатобриан вспоминает его на осаде Тионвиля: бледный и худой,— тонкий — с короткими белокурыми волосами.
___
Недавно мне снился сон — один из вечных снов моих 16?ти и 17?ти лет — будто я лечу по огромным, совершенно пустым залам, среди редких призраков,— полупризрак сама. Лечу под самым потолком. Кажется, встречаю свою мать. Перед тем, как видеть такой сон, я всегда слышу голоса: фразы, отдельные слова — всё гнусное и страшное! — еще не сплю, но уже окаменела, и знаю, что меня ждет.— Это не сон, это какой-то страшный плен, издевательство,— в гостях у Смерти!
___
Отчего так много дурных примет и так мало хороших? (Просыпанная соль, священник, 13 за столом, 3 свечи, 3?ему прикурить (офиц<ерская> с фронта), черная кошка, белая лошадь, крик совы и т. д. и т. д.)
___
Пойди туда — не знаю куда
Принеси то — не знаю что,
Так для меня звучат все объяснения домовых комитетов как на-пр<имер> добыть куда-нибудь пропуск или купить материю по 4 купону карточки широкого потребления.
___
H<икодим> — de vive voix {Здесь: сам (фр.)} — и Таня — через Алю — усиленно приглашают меня придти вечером.
Прихожу.— «А нам сейчас надо уйти,— мы столько раз уже обманывали»…
Я живу рядом и бываю у них 4 раза в неделю (раньше каждый день),

371

но ведь это я, о к<отор>ой тот же Н<икодим>, сидя в моей странной
кухне, еще утром говорил: «Сегодня, слушая первый колокольный звон — всходило солнце — и в каждом окне было по костру — я стал думать о Вашей гордыне — и мне стало страшно, сердце заледенело.»
И уходят от меня — к ничтожествам, отправляют меня в эту баснословную, райскую зарю, назад, в мой темный, пустой дом (Аля спит), к моим беспрерывно текущим, меня с ума сводящим, водопроводным кранам, к моим стопудовым мыслям о С<ереже> и Ирине,— опять к Лозэну и Казанове (иначе я умру!) — и потом слушая колокола, леденеют от моей несосвятимой гордыни!
___
Я, кажется требую, чтобы меня сейчас любили, как будут любить через сто лет.
Так же безнадежно, как требовать деньги за <над строкой: в> счет — очень верного! но через сто лет!’ — наследства.
И требовать не у того, кто оставит, а у других. И гарант<ией выс-тавлять> — свою уверенность.— Соответствие полное.—
Дело афферистов,— не мое!
Впрочем афферист не свяжется ни с той любовью, которой я хочу, ни с какими-н< и>б<удь> — тысячами «в счет»,— загребет весь миллион И пустит по миру!
___
И самое обидное, что я ведь знаю, как меня будут любить через 100 лет!
____
«Я бы никогда не стала красить губ…»
(Записываю, как думала три дня тому назад, идя за молоком.) —
Почему «я бы никогда не стала» а не «я никогда не крашу», «я никогда не красила». Очевидно я, чтобы допустить одну только возможность такой мысли, должна предпослать ей какое-н<и>б<удь> событие, напр<имер> «…если бы я жила тогда-то» или (мне самой смешно, но я недавно, в полной невинности, начала:) «Господа, если бы я была женщиной…»
— Итак, я никогда бы не стала красить губы. Почему? Некрасиво? — Нет, очаровательно. Имморально? — Не люблю этого слова, следовательно — и понятия. («Безнравственно» — так же скверно!)
— Просто каждый встречный дурак на улице может (и в праве!) подумать, что я это — для него, а я, любя улицы, ненавижу дураков и, когда им нравлюсь, глубоко-унижена.

372

— Ну, а розовое платье, о к<отор>ом Вы так мечтаете?
— Розовое платье, о к<отор>ом я так мечтаю и к<отор>ого у меня, вероятней всего, не будет 1 ) п<отому> ч<то> никто из вас мне его не подарит — свой 4 № карточки широкого потребления нужен самому, а на рынке — дорого для такой женщины, которая и, целуясь, смеется над поцелуями 2) п<отому> ч<то> я, даже купив розовое n’importe quoi {неважно что (фр.)}, долго буду колебаться, сшить ли мне его самой — абсолютно не умею шить! Путаюсь, как в переулках! Голова болит! — или отдать портнихе (150 р.! угрызения совести!) 3) п<отому> ч<то> я, решившись отдать портнихе, вдруг увижу, что лето прошло и пора вынимать свою защитного цвета осеннюю шубу ————
Итак: розовое платье мое — не крашеные губы. 1) Розовый цвет — любимый цвет моего Prince de Ligne 2) девчонку в Казанове (Приключении) звали Розанэттой — нежные воспоминания о Сонечке Голлидэй и — грустные — о З<авад>ском. 3) розовое платье для меня так же природно, как мои золотые волосы.
Для розового платья я достаточно молода, для слишком розовых же губ — с рожденья стара, как-то неловко, смешно немножко, как на старости лет играть в куклы.
И потом, мне обидно, что кто-н<и>б<удь> сможет подумать, что я себе — так — не нравлюсь.
И потом это мне просто не к лицу — ни внешне не внутренне — ни к моей веселой auslerite {строгости (фр.)} (прилагательное так же важно, как существительное!), ни к моим строгим чертам средневекового послушника, не к лицу всей мне, нежной (и внешне и внутренне!) только по краскам, но строгой в основе.
Не к лицу
И это вовсе не такой мило-презренный женский довод, из тех, что вызывают на лицах мужчин самодовольную улыбку:
— «Наконец, сказала!»
___
NB! Обожаю мужчин — и вовсе не феминистка! Но обожаю сердцем — единственно женским во мне! — Причем мой ум так безукоризненно воспитан, что охотно — чтобы не ставить меня в смешное поло-

373

жение — как истый джентльмэн — всегда дает дорогу сердцу — но так, однако, чтобы сразу, в нужную секунду, мочь встать на мою защиту.
___
24-го июля 1919 г.
<Слово не вписано> — столкнуться — и не извинившись разойтись,— какая грубость в этом жесте!
Вспоминаю Гейне, который, приехав в Париж, нарочно старался, чтоб его толкнули, только для того, чтобы услышать извинение.
___
Хочу — в самый сериез — написать статью (первую в жизни,— и это, конечно будет не статья!) — «Оправдание зла» (большевизма) Что, отнимая, дал мне большевизм.
1) Свободу одежды (возможность маскарада 24 часа в сутки), слова (нечего терять!), смерти когда угодно (стоит только выйти на площадь и крикнуть: Vive Ie Roi! {Да здравствует король! (фр.)}), ночевки пол открытым небом,— всю героическую авантюру Нищенства.
2) Окончательное право презирать своих друзей (не пришедших мне на помощь в 1919 г.)
3) Окончательное подтверждение того, что небо дороже хлеба (испытала на собственной шкуре и сейчас в праве так говорить!)
4) Окончательное подтверждение того, что не политические убеждения — ни в каком случае не политические убеждения! — связывают и разъединяют людей (у меня есть чудесные друзья среди коммунистов)
5) Уничтожение классовых перегородок — не насильственным путем идей — а общим горем Москвы 1919 г.— голодом, холодом, болезнями, ненавистью к большевизму и т. д.
6) Подтверждение всей бессеребрянности моей любви к прежнему (готова быть крепостной любому помещику,— лучше Ноздреву,— у него шарманки красного дерева и собаки!)
7) Усугубление любви ко всему, что отнято (парады, наряды, маскарады, имена, ордена!)
___374
Говорю, конечно, вкратце. Тезисы будут более блистательны. На-пр<имер> 1) Жизнь 1919 г.— Маскарад 2) Кто друзья? 3) Небо и хлеб. 4) Чем люди живы 5) 1919 г. не разрушил сословия, а сплотил воедино 6) Комиссар или крепостной? 7) Имена — ордена.
Хотелось бы прочесть это с эстрады.
___
А простонародные (крестьянские) дети стали еще грязней! Понятно,— нет помещиков чтобы дарить им сатину на рубашки!
___
Почему я, любя, всегда так — хочется сказать: надсаждаясь — уве-ряю, что люблю, что жить не могу без —
Может быть убеждаю не другого?
___

Марина Цветаева

Хронологический порядок:
1910 1911-1912 1913 1914 1916 1917 1918 1920 1921 1922 1923 1925 1926 1927 1929 1931 1932 1933 1934 1935 1936 1937 1938 1939 1940

ссылки: