4
Вшеноры, 11-го марта 1925 г.
Дорогой Валентин Федорович,
Дай Бог всем «коллегиям» спеваться – как наша! С выбором второго стиха Р<афаль>ского («устали – стали») – вполне согласна, это лучший из остающихся, хотя где-то там в серединке – не помню где – что-то и наворочено. Стихи Бржезины1 берите какие хотите, – вполне доверяю выбору Вашему и Сергея Владиславовича. – И затяжной же, однако, у нас сборник! Не успеет ли до окончательного прекращения принятия рукописей подрасти новый сотрудник – мой сын?
Очень рада буду, если когда-нибудь заглянете в мое «тверское уединение» (стих Ахматовой)2, – мне из него долго не выбраться, ибо без няни. Серьезно, приезжайте как-нибудь, послушаете «на лужайке детский крик»3, погуляем, поболтаем. Только предупредите.
Шлю Вам сердечный привет.
МЦ.
5
Вшеноры, 12-го августа 1925 г.
Дорогой Валентин Федорович,
Спасибо за сведение, – об отзыве, естественно, ничего не знала. Фамилия Адамович не предвещает ничего доброго1, – из неудавшихся поэтов, потому злостен. Издал в начале революции в Петербурге «Сборник тринадцати»2, там были его контрреволюционные стихи. И, неожиданная формула: обо мне хорошо говорили имена и плохо – фамилии.
Но отзыв разыщу и прочту.
Заканчиваю воспоминания о Брюсове3. Зная, что буду писать, ни Ходасевича, ни Гиппиус, ни Святополка-Мирского не читала4. По возвращении С<ергея> Я<ковлевича> устрою чтение, – м. б. приедете? С<ергей> Я<ковлевич> возвращается недели через две, несколько поправился.
Да! В «Поэме Конца» у меня два пробела, нужно заполнить – как сделать?5
Привет.
МЦ.
6
Вшеноры. 23-го августа 1925 г.
Дорогой Валентин Федорович,
Чтение Брюсова будет во вторник, 25-го, в 9 ч. на вилле «Беженка» у Чириковых (Вшеноры)1.
Не известила раньше, п. ч. все никак не могли сговориться слушатели.
Очень жду Вас. Приехал С<ергей> Я<ковлевич> и также будет рад Вас видеть.
Итак, ждем Вас у Чириковых. Всего лучшего.
МЦветаева
P. S. Переночевать Вам устроим, – п. ч. чтение в 9 ч. вечера, а посл<едний> поезд (в Прагу) 9 ч. 45 м<инут>.
7
Париж, 2-го января 1926 г.
С Новым годом, дорогой Валентин Федорович!
С<ергей> Я<ковлевич> желает Вам возвращения в Россию1, а я – того же, что себе – тишины, т. е. возможности работать. Это мой Давнишний вопль, вопль вопиющего, не в пустыне, а на базаре. Все базар – Париж, как Вшеноры, и Вшеноры, как Париж, весь быт – базар. Но не всякий базар – быт: ширазский2 – например! Быт, это непреоб-раженная вещественность. До этой формулы, наконец, добралась, ненависть довела.
Но как же поэт, преображающий все?.. Нет, не все, – только то, что любит. А любит – не все. Так, дневная суета, например, которую ненавижу, для меня – быт. Для другого – поэзия. И ходьба куда-нибудь на край света (который обожаю!), под дождем (который обожаю!) для меня поэзия. Для другого – быт. Быта самого по себе нет. Он возникает только с нашей ненавистью. Итак, вещественность, которую ненавидишь, – быт. Быт: ненавидимая видимость.
Париж? Не знаю. Кто я, чтобы говорить о таком городе? О Париже мог бы сказать Наполеон (Господин!) или Виктор Гюго (не меньший) или – последний нищий, которому, хотя и по-другому, тоже открыто все.
Я живу не в Париже, а в таком-то квартале. Знаю метро, с которым справляюсь плохо, знаю автомобили, с которыми не справляюсь совсем (от каждого непереехавшего – чувство взятого барьера, а вы знаете – чего это стоит! – всего человека в один-единственный миг), знаю магазины, в которых теряюсь. И еще, отчасти, русскую колонию. И – тот Париж, когда мне было шестнадцать лет: свободный, уединенный, весь в книжных лотках вдоль Сены. То есть: свою сияющую свободу – тогда. Я пять мес<яцев> прожила в Париже, совсем одна, ни с кем не познакомившись. Знала я его тогда? (Исходив вдоль и поперек!) Нет – свою душу знала, как теперь. Городов мне знать не дано.
«В Париже человек чувствует себя песчинкой». Весь? Нет. Тело его? Да. Тело в океане тел. Но не душа в океане душ, – уже просто потому, что такого океана – нет. А если есть – бесшумный, недавящий.
Работать очень трудно: живем вчетвером. Почти никуда не хожу, но приходят. Квартал бедный, дымный, шумный. Если бы осталась, переехала бы за город. Не могу жить без деревьев, а здесь ни кустика. Страдаю за детей.
Уже просила Слонима похлопотать о продлении мне «отпуска» (с сохранением содержания) до осени3. Страстно хочу на океан. Отсюда близко. Боюсь, потом никогда не увижу. М. б. в Россию придется вернуться (именно придется – совсем не хочу!) или еще что-нибудь… Хочется большой природы. Отсюда близко. На лето в Чехию – грустно звучит. Ведь опять под Прагу, на холмики. Глубже, с детьми, трудно, – быт и так тяжел.
Если можете, дорогой Валентин Федорович, похлопочите. Мне стыдно Вас просить, знаю, как Вы заняты, знаю и ужасающую скуку «чужих дел». Но Слонима я уже просила, а больше некого. У меня от нашей встречи осталось сильное и глубокое человеческое впечатление, иначе бы никогда не решилась.
Новый год походил на нестрашный Бедлам. С<ергей> Я<ковлевич> Вам писал уже4. Русский Новый год буду встречать дома.
Сердечный привет Вам и – заочно – Вашей супруге и дочке5.
Марина Цветаева
Пишу большую статью о критике и критиках6.
Дорогой Валентин Федорович1,
Письмо чудесное и деяние чудесное. Старого монстра2 знаю, уверял меня, что в 1905 г. печаталась (его милостями) в «Журнале для всех» (мне было 11 лет3, и в «Журнале для всех» не печаталась никогда). Когда опровергла, спорил.
Посылаю расписку, заявление и доверенность. Получили ли мое письмо с трудной просьбой? Наши скрестились.
Всего лучшего. Сердечный привет Вам и Вашим. Пишите.
МЦ.
Париж, 9-го января 1926 г.
9
Париж, 18-го янв<аря> 1926 г.
Дорогой Валентин Федорович!
Как благодарить?!
Мы так мало с Вами знакомы, а кто из моих друзей сделал бы для меня то, что сделали Вы. Я ведь знаю трудность таких дел и просьб. Удача – всецело Ваша, личная: влияние человека на человека1.
В Чехию осенью вернусь непременно, – хочу утянуть это лето у судьбы: в последний раз (так мне кажется) увидеть море.
В Париже мне не жить – слишком много зависти. Мой несчастный вечер, еще не бывший, с каждым днем создает мне новых врагов.
Вечер, назначенный, было, на 23 января, переносится на 6 февраля2 – мало друзей и слишком много непроданных билетов. Если бы Вы только знали, как все это унизительно.
– Купите, Христа ради! – Пойдите, Христа ради!
Прибедняться и ласкаться я не умею, – напротив, сейчас во мне, пышнее, чем когда-либо, цветет ирония. И «благодетели» закрывают уже готовую, было, раскрыться руку (точней – бумажник!).
Познакомилась с Л. Шестовым, И. Буниным и… Тэффи. Первый – само благородство, второй – само чванство, третья – сама пошлость.
Первый меня любит, второй терпит, третья… с третьей мы не кланяемся.
Насколько чище и человечнее литературная Прага!
Кончила большую статью о критике и критиках (здешние – хамы. Почитайте Яблоновского («Возрождение») и Адамовича («Звено») о Есенине!)3.
Живем скученно, четверо в одной комнате, почти невозможно писать. Страшно устаю и, пока, мало радуюсь.
Привет вшенорцам, особенно – если встречаетесь – Григорию Исааковичу Альтшулеру4. Его письмо получила, немножко освобожусь – напишу.
Тороплюсь. Еще раз – благодарность за доброе дело и, главное, – волю. Всего лучшего от С<ергея> Я<ковлевича>) и меня Вам и Вашим.
МЦ.
Дорогой Валентин Федорович,
Сердечный привет и благодарность за все. Завтра на 10 дней еду в Лондон1, где у меня впервые за 8 лет (4 советских, 4 эмигрантских) будет ВРЕМЯ. (Еду одна.)
Оттуда напишу.
Нет отношения, которое бы больше трогало и убеждало меня, чем забота издали.
Расскажу Вам много забавных гнусностей о здешнем литературном котле. Что – Прага!
Если видаете Чириковых, скажите, что люблю, помню и напишу. С Людмилой и Валентиной в переписке2.
МЦ.
Париж. 9-го марта 1926 г. (по числу – весна!)
11
Париж, 8-го апреля 1926 г.
Дорогой Валентин Федорович,
Только что вернулась из Вандеи, куда ездила искать жилище на лето. Нашла. На океане. Маленький домик у рыбаков. Пески. Море. Никакой зелени. Увы, самое дешевое место оказалось еще слишком дорогим: 400 фр<анков> в месяц, без электр<ичества> и газа.
Вандея сиротская, одна капуста для кроликов. Жители изысканно вежливы, старухи в чепцах-башенках и деревянных, без задка, туфельках. Молодые – стриженые.
– Кончается старый мир! –
Еду на полгода – писать и дышать.
У нас был очень любопытный доклад кн<язя> Святополк-Мирского: «Культура смерти в предреволюционной литературе»1 – Были Бунин, Алданов, С. Яблоновский, много – кто2 (говорю о старых или правых), но никто не принял вызова, после 1 ч. просто покинули зал. Походило на бегство.
Сердечный привет Вам и семье. С<ергей> Я<ковлевич> все хворает, хочу поскорее увозить его отсюда.
Привет Чириковым и Альтшулерам, если видаетесь. Передайте Г<ригорию> Ис<ааковичу>, что у моего сына 14 зубов3.
МЦ.
St. Gilles-sur-Vie (Vendee)
Avenue de la Plage
Ker-Edouard
Запоздалое Христос Воскресе, дорогой Валентин Федорович!
Как проводите Пасху? Хорошо ли во Вшенорах?
Я с детьми в Вандее – вот уже две недели. Погода разная, бывает такой ветер (ледяной, с океана), что Георгий не выходит. Бывает тепло, жарко еще не было. Живем в рыбацком домике, хозяева рыбак и рыбачка. Вместе полтораста лет. В sorciers не верят, но верят в mauvaises gens, qui jettent un sort (NB! Sorcier именно тот, кто бросает sort. По-нашему – дурной глаз.) Меня – не то, что чехи! – любят1. Часто сижу в хижине со старухой, раздуваю огонь мехами, слушаю, говорю.
Заботы по дому – как во Вшенорах – т. е. весь день занят. Иногда подумываю о няньке, хотя бы на три утренних часа, но… ревность или ее исток: ревностность. Не могу допустить, что Мура будут касаться чужие руки. Пока не могу.
Гулянье пожирает 3/4 дня, остальная четверть все, что Вы знаете. На себя только поздний вечер, но – силы не те, порох не тот, голова не та, и – письма (нет-нет да надо ответить, кроме того, каждый день пишу С<ергею> Я<ковлевичу>).
Природа здесь однообразная: море, песок. Есть дюны, но не разлазаешься: мягкие, осыпаются под ногой. Но – лучший климат для детей во всей приморской Франции. Кроме того – ВАНДЕЯ2.
Вот и все пока, дорогой Валентин Федорович. Очень рада буду получить от Вас весточку. Вспоминаю Вас с неизменной нежностью.
МЦ.
С<ергей> Я<ковлевич> приезжает дней через десять – занят журналом3 и получением carte d’identite . Читали, как меня честят г<оспо>да критики за статью (о них) в «Благонамеренном»? Осоргин, Адамович, Яблоновский (последних двух не читала, обещали прислать)4.
St. Gilles, 9-го мая 1926 г.
13
St. Gilles. 11-го мая 1926 г.
Дорогой Валентин Федорович,
Иждивенские деньги перешлите, пожалуйста, Сереже, по старому адр<есу>, иначе ему не на что будет выехать к нам. Расписки посланы вчера.
Тороплюсь на почту. Сердечный привет Вам и Вашим.
МЦ.
Читали ли Вы, как меня честят в газетах? Я – только Я<блонов>ского и Осоргина. А есть еще Адамович и… Петр Струве!
14
St. Gilles, 8-го июня 1926 г.
Дорогой Валентин Федорович,
Очень рада была Вашему большому письму, той волне тепла из Вшенор, особенно ощутимой в нашей просквоженной Вандее. Ветра здесь лютые. Если видаетесь с Бёмом1, передайте ему, пожалуйста, что климат здесь, пока, меньше всего теплый и ровный, и вообще вовсе не приспособлен для слабогрудых. Три разных ветра в день (все холодные). Мы живем, п. ч. живем, но везти сюда слабых детей на поправку не стоит. Нужно южнее.
Блудный сын наконец прибыл, – заездили коня Версты!2 – первые четыре дня ел, не смыкая челюстей, и спал, не размыкая глаз. Поправляется. Если бы не погода – все хорошо. Но погода плачевная. За сутки час – два тепла, да и то! Либо дождь, либо ветер!
Пишу – людей никого – все свободное время идет на тетрадь.
Сердечный привет Вам и Вашим.
Где звездочка – наш дом3.
МЦ.
4
1 Бржезина Оттокар (настоящее имя Ебавый Вацлав; 1868 – 1929) – чешский поэт-символист. Его стихи в «Ковчеге» были опубликованы в переводе С. Я. Савинова.
2 Имеется в виду стихотворение А. Ахматовой «Уединение» («Так много камней брошено в меня…»), написанное в усадьбе Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии (1914).
3 Цитата из стихотворения французского поэта Пьера Жана Беранже (1780 – 1857) «Урок» (1858) в переводе В. С. Курочкина (1831 – 1875).
5
1 В. Ф. Булгаков сообщил Цветаевой об отклике Г. Адамовича на ее «Молодца». См. об этом письмо 29 к О. Е. Колбасиной-Черновой и комментарий 8 к нему (т. 6).
2 Сборник «Тринадцать поэтов» вышел в 1917 г. В него, кстати, вошли и стихи М. Цветаевой («Над церковкой – голубые облака…», «Чуть светает…»).
3 Очерк «Герой труда». См. т. 4.
4 Вероятнее всего, речь идет о следующих статьях: Ходасевич В. «Брюсов». – Современные записки (1921. № 23. С. 212-236), Гиппиус 3. «Одержимый (О Брюсове)». – В ее кн.: «Живые лица» (Прага: Пламя, 1925); Святополк-Мирский Д. П. «Валерий Яковлевич Брюсов». – Современные записки (1924. №22. С. 412-426).
5 «Нужно было получить рукопись для исправления обратно из издательства, куда она была уже сдана для напечатания. Это было устроено». (Примеч. В.Ф.Булгакова.)
6
1 В. Ф. Булгаков присутствовал на этом вечере. Цветаева еще раз выступила в Праге в 1925 г. с чтением своих воспоминаний о Брюсове: 22 октября на вечере современной русской поэзии, устроенном Союзом русских писателей и журналистов, Чешско-русской Еднотой и «Скитом поэтов».
7
1 Несколько дней спустя, в феврале 1926 г., В. Ф. Булгаков обратился к Советскому правительству с просьбой разрешить ему вернуться в Россию. Он намеревался принять участие в подготовке празднования 100-летнего юбилея со дня рождения Л. Н. Толстого, в редактировании полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, в реорганизации толстовского музея и пр. При этом В. Ф. Булгаков обещал отказаться от любых политических или антиправительственных выступлений. В мае В. Ф. Булгаков получил из Москвы отказ ВЦИК («За Свободу». Варшава. 1926. 9 мая. Лит. приложение).
2 Шираз – город в Иране (был столицей государства в XVIII в.).
3 «М. И. Цветаева получала ежемесячное пособие от чехословацкого правительства. Литераторы, получавшие такое пособие, должны были проживать в Чехословакии. Выезд разрешался лишь на срок 2 – 3, много 4 месяцев. М. И. желала, чтобы этот срок был продлен для нее. Это было сделано». (Примеч. В. Ф. Булгакова.)
В письме, также датированном 2 января, С. Эфрон пишет Булгакову, прося его похлопотать об этом «иждивении» и сохранить его до осени:
«У Марины есть возможность в Париже устраивать свои литературные дела гораздо шире, чем в Праге. Кроме того, здесь есть среда, вернее несколько человек, Марине по литературе близких. Если чехи пообещают, можно будет Марину отправить на месяц – два к морю. Она переутомлена до последнего предела. Живем здесь вчетвером в одной комнате… Марина, Вы знаете, человек напряженнейшего труда. Обстановка, ее окружавшая, была очень тяжелой. Она надорвалась. Ей необходимо дать и душевный и физический роздых… Вы знаете жизнь Марины, четырехлетнее пребывание ее в Мокропсах и Вшенорах, совмещение кухни, детской и рабочего кабинета… Марина, может быть, единственный из поэтов, сумевшая семь лет (три в России, четыре в Чехии) прожить в кухне и не потерявшая ни своего дара, ни работоспособности. Сейчас отдых не только ее право, а необходимость». (Соч. 88. Т. 2. С. 619.)
4 В упомянутом выше письме С. Я. Эфрон писал: «Русский Париж, за маленьким исключением, мне очень не по душе. Был на встрече Нового Года, устроенной политическим Красным Крестом. Собралось больше тысячи «недорезанных буржуев», пресыщенных и вяло-веселых (всё больше – евреи), они не ели, а жрали икру и купались в шампанском. На эту же встречу попала группа русских рабочих в засаленных пиджаках, с мозолистыми руками и со смущенными лицами. Они сконфуженно жались к стене, не зная, что делать меж смокингами и фраками. Я был не в смокинге и не во фраке, а в своем обычном синем костюме, но сгорел со стыда. Потом рабочие перепились, начали ругаться и чуть было не устроили погрома. Их с трудом вывели». (Там же. С. 619.)
5 Булгакова Анна Владимировна (до замужества Цубербилер; 1896 – 1964), учительница; дочь Татьяна (р. 1921; в настоящее время по мужу – Романюк).
6 Статью «Поэт о критике» (см. т. 5).
8
1 Письмо является припиской к письму С. Я. Эфрона к В. Ф. Булгакову.
2 Речь идет о Миролюбове Викторе Сергеевиче (1860 – 1939) – журналисте, издателе и редакторе. В России издавал «Журнал для всех». М. Цветаева и С. Эфрон отвечают на письмо Булгакова, в котором последний описал свой конфликт с издательством «Пламя»:
«Я подробно, и отчасти в комической форме, описал свой конфликт с кн-вом Пламя. Это русско-чешское кн-во решило, в виду трудности сбыта, прекратить издание русских книг и при этом вернуть авторам даже те рукописи, которые были уже приняты. Я был одним из таких авторов: изд-вом, в лице прежнего его редактора проф. Е. А. Ляцкого, была принята и давно уже оплачена моя рукопись «Глагол неба» (антология русской религиозной поэзии). Не требуя от меня, как и с других авторов, возвращения гонорара, изд-во, в лице его нового временного редактора В. С. Миролюбова, мотивировало отказ от рукописи не своими расстроенными делами (как это было на самом деле), а недостатками самой рукописи. При личных объяснениях со мной г. Миролюбов вел себя, с моей точки зрения, в высшей степени двусмысленно и предосудительно. Возмущенный его поведением, я категорически потребовал от кн-ва Пламя или формального извинения передо мною за действия своего сотрудника Миролюбова (ввиду его отказа принести личное извинение), либо обратного приема моей рукописи. Глава издательства консул Иосиф Гайный исполнил второе из моих требований.
Впрочем, через несколько месяцев, после того, как г. Миролюбов покинул свою службу в кн-ве Пламя и уехал из Праги, я добровольно взял свою рукопись обратно из издательства».
По этому поводу С. Эфрон пишет Булгакову:
«Дорогой Валентин Федорович,
с восторженным удовлетворением прочел Ваше письмо. Вы прекрасно выполнили то, что Вам надлежало выполнить. Миролюбов посрамлен, Гайный, очевидно, стал на Вашу сторону (что очень важно и приятно), а Вы получили удовлетворение в самой выгодной форме. В Париже узнал многое о М., долженствующее укрепить Вас на Вашей позиции. Оказывается, он был бичом всех редакций, в к-ых принимал участие. Последними его выживали эсеры из своей газеты и с большим трудом и скандалом выжили. Единственная его заслуга (и очень весомая) в том, что в «Журнале для всех» впервые начали печататься Ремизов, А. Блок, Бальмонт и др. Этим он страшно возгордился и отсюда его сумасшедшее высокомерие. Его поведение во время разговора с Вами недопустимо позорное…» (Письма Валентину Булгакову. С. 32).
3 В 1905 г. М. Цветаевой было 13 лет.
9
1 Цветаева благодарит Булгакова за его хлопоты по продлению ей чешской стипендии. См. предыдущее письмо.
2 О первом парижском вечере Цветаевой 6 февраля 1926 г. см. письма 2 к П. П. Сувчинскому (т. 6) и 1 к Л. И. Шестову и комментарии к ним.
3 Речь идет о статье А. Яблоновского «Есенин», написанной в связи со смертью поэта (Возрождение. 1925. 31 декабря), и «Литературных беседах» Г. Адамовича (Звено. 1926. 10 января). «Пьяный, дикий, разнузданный и морально растерзанный, но талантливый, несомненно талантливый», – писал о Есенине А. Яблоновский. См. также «Поэт о критике» и «Цветник» в т. 5.
4 См. комментарий 2 к письму 26 к А. А. Тесковой (т. 6).
10
1 О поездке Цветаевой в Лондон см. письма к П. П. Сувчинскому и комментарии к ним (т. 6).
2 Дочери Е. Н. Чирикова.
11
1 Доклад-диспут «Культура смерти в русской предреволюционной литературе» был устроен редакцией журнала «Версты» в помещении Союза молодых поэтов и писателей (79, рю Данфер-Рошро) 5 апреля 1926 г. См. также статью Д. П. Святополк-Мирского «Веяние смерти в предреволюционной литературе». (Версты. 1927. № 2. С. 247 – 253) и письмо 6 к П. П. Сувчинскому и комментарий 5 к нему (т. 6).
2 Приглашения принять участие в диспуте были посланы: М. А. Алданову, Г. В. Адамовичу, К. Д. Бальмонту, И. А. Бунину, 3. Н. Гиппиус, Б. К. Зайцеву, К. В. Мочульскому, Д. С. Мережковскому, Ф. А. Степуну, П. П. Сувчинскому, А. А. Туринцеву, В. Ф. Ходасевичу, М. И. Цветаевой, С. Я. Эфрону и В. Р. Ховину.
3 Врач Г. И. Альтшуллер наблюдал сына Цветаевой после его рождения.
12
1 «Вероятно, имеются в виду бедняки-чехи в пригородах Праги, где жила М. И. Цветаева. <…> местное население подчас ворчало на переполняющих их родные места «русов». Иначе говоря, идет речь об общем «горьком хлебе изгнания», а не о каком-нибудь личном недовольстве населения русской писательницей». (Примеч. В. Ф. Булгакова.)
2 Вандея – департамент на западе Франции, являвшийся центром мятежей во время Великой французской революции. В переносном смысле – контрреволюция. По Цветаевой, «надо всегда, повсюду, и в прошлом, и настоящем, и будущем, быть на стороне побежденных: в Вандее – за королевскую рать, надо быть не на стороне санкюлотов, которые не оставили в живых ни одного из офицеров Луи XVI» (Сосинский В. Она не была ни на кого похожа. – Воспоминания о Цветаевой. С. 369).
3 «Верстами». См. письма к П. П. Сувчинскому и комментарии к ним в т. 6.
4 Речь идет об откликах на статью Цветаевой «Поэт о критике», опубликованную в журнале «Благонамеренный» (Брюссель. 1926. № 2): А. Яблоновский. В халате (фельетон) – (Возрождение. 1926. 5 мая); М. Осоргин. Дядя и тетя (фельетон) – (Последние новости. 1926. 29 апреля). С нападками на Цветаеву за ее толкование личности поэта и отношение к критике и критикам выступили также Антон Крайний (3. Гиппиус). Мертвый дух – «Голос минувшего. На чужой стороне» (Париж. 1926. № 4); Ю. Айхенвальд. Литературные заметки (Руль. 1926. 5 мая); П. Струве. О пустоутробии и озорстве. (Возрождение. 1926. 6 мая); Г. Адамович, «герой» статьи Цветаевой, в печати на эту статью не откликнулся.
14
1 А. Л. Бем предполагал отправить свою семью на лето во Францию.
2 С. Я. Эфрон. В письме, датированном тем же числом, он писал В. Ф. Булгакову: «Впервые за восемь лет по старорежимному отдыхаю. До сих пор удивляюсь, как удалось мне вырваться из Парижа. Мои «Версты» уподобились клейкой бумаге, а я – мухе: одну ногу вытяну – другие увязнут». (РГАЛИ, ф. 2226, оп. 1, ед. хр. 1253, л. 10.)
3 Письмо написано на открытке с изображением St. Gilles.
