21-ГО ИЮНЯ 1935 Г. VANVES (SEINE) 65, RUE JEAN BAPTISTE POTIN
Дорогая Ариадна,
Что же Вы замолчали?
А вот — мои «новости»: у Мура три дня слегка побаливал живот (впервые за всю жизнь!) — повела к русской докторше, та обнаружила аппендицит и посоветовала немедленно показать Алексинскому. К концу второго дня безрезультатной езды, наконец, Алексинского застали, тот велел сегодня же доставить в клинику Ville-Juif, чтобы завтра утром оперировать.
14-го утром его оперировали, нынче пошел седьмой день, пока всё благополучно. Вел и ведет себя мужественно, — лучше чем взрослый.
Все это, конечно, сильно расстроило наши материальные дела, ибо хоть с нас, с точки зрения клинической, взяли грош, но этот грош был насущно-отъездный — или квартирный, — насущный. (Алексинский за операцию ничего не взял.)
Но сейчас тверже чем когда-либо решила вести его на море: все последнее время он выглядел очень плохо, был желт, как лимон, и все ложился, — прикладывался — сам не сознавая, что болен. (Дети не жалуются.) А сейчас, после операции (пять дней приблизительного не-едения) он конечно будет очень истощен.
________
Вчера был мой вечер: 200 фр.
Из Ваших, пока, никто не отозвался, и — думаю — уж не отзовется. (Удивляют меня — Гартманы, всегда такие сердечные. Но они так же «мои», как «Ваши».)
Ну, вот.
Тороплюсь, ибо каждый день езжу к Муру на три часа, итого, с дорогой — 6 ч. — Это на краю света.
До свидания!
Вы меня совсем забыли.
Целую Вас и детей, — все ли вы здоровы?
МЦ.
Непременно пишите о себе.
4-ГО ИЮЛЯ 1935 Г. LA FAVIERE, PAR BORMES (VAR) VILLA WRANGEL
Дорогая Ариадна,
Пока — два слова. Ваше письмо долетело, верней — доползло, — спасибо. На 14-тый день после Муриной операции мы с Божьей и дружеской помощью тронулись, на train de vacances [1], на Юг. Фавьер — несколько русских вилл и французских ферм, без улицы и почтового ящика. Огромный пляж, на котором мы с Муром, от 4 до 6 ч. — одни, не считая прибегающих собак.
Виноградники подходят прямо к морю, уступая последнюю близость — соснам.
Растительность — сосны, всякого рода деревца и кусты, среди которых — мирт. На миртовом дереве повесилась Федра, у меня говорящая:
На хорошем деревце
Повеситься не жаль!
Нет, не так, — тaк:
Федра: — Ввериться? Довериться?
Кормилица: — Лавр — орех — миндаль!
На хорошем деревце
Повеситься не жаль!
_______
Жизнь здесь трудная, густо-хозяйственная, все нужно добывать — и весьма в поте лица.
Самое, для меня, тяжелое: нельзя ходить. Муру нельзя ходить, — значит и мне нельзя. А — какие горы!! И горный городок — Bormes — феодальный: мой — и всего только в 6 кил‹ометрах› всходу! Дразнит — пуще чем лисицу — виноград. Ногой подать!
Мур, конечно, не купается — полощется руками и ногами и ухитряется ходить на четвереньках, не моча бандажа. Он очень сознателен.
Спасибо Вам и Вашим дочкам за память. Мур с удовольствием писал им ответ. Это — первые девочки, к которым он хорошо относится.
— Жаль Вас на морковь и горошек! Как себя. Такая работа — сон, дурман, как всё, что не тетрадь, либо: не в тетрадь.
Целую Вас и сердечно рада буду, если еще напишете. От Г‹артман›ов перед отъездом получила 70 фр., еще не успела поблагодарить. Courbevoie (Seine) — ? — Carle Hebert (37? He помню, умоляю сразу, а то выхожу — невежей).
Дай Бог, чтобы и остальные последовали их примеру: перешлют.
Еще раз спасибо за память.
МЦ.
__________________________________________________________________________
1. Каникулярный поезд (фр.).
2-ГО СЕНТЯБРЯ 1935 Г., ВТОРНИК. LA FAVIERE, PAR BORMES (VAR) VILLA WRANGEL
Дорогая Ариадна,
Я конечно сразу ответила Вам на письмо, но это уже не первый случай недохождения по адресу; я так же писала Буниной в Грасс — давным-давно — и от нее ждала ответа, а получила запрос — почему молчу. Дело в том, что в начале лета не было почтового ящика и я оставляла свои письма то на одной, то на другой даче, то в лавке — на милость частного внимания — «когда пройдет почтальон». Очевидно — кто-то забыл, тем более, что клала их то на подоконник, то на кухонный стол, вообще — ненадёжно. Очень жаль, что не дошло, но сердечно рада, что не усумнились в моей дружественности.
Я, как видите, еще на Юге — приблизительно до 25-го, на Юге, который постепенно перестает быть югом (так же неуловимо и неуклонно, как друг — другом (на этот раз и смысловая — рифма!) — напр‹имер› ныне сосна в окне —явно северная, п. ч. сквозь нее — не синь, а серебро: прохладного равнодушного неба. Купаться уже не хочется: либо жарко на воле — холодно внутри, либо обратно, но всегда — предвкушение, верней — угроза — озноба. Да я вообще землю (сухую, горную) несравненно предпочитаю морю: хождение (восхождение) — своему плохому плаванью, ибо я глубины — боюсь: трус, самый простой — физический.
Прогулки здесь чудные, но — скучно о чужих чудных прогулках? Нам и открытки чужие — скучны, если не особенно уж красноречивы. Но спутника — верного у меня за лето не нашлось: такого, с которым бы одинаково хорошо — идти, говорить, молчать. Были либо ходящие и неговорящие (говорящие — не то и не о том), либо говорящие — и неходящие — одна замечательная русская швейцарка, написавшая огромную книгу-труд — о русском причете (плачу по мертвым) — умница, красавица, но с больной ногой. И побыла недолго. Остальное — сменялось. Был у меня и молодой собеседник — моложе меня на десять лет — который приходил ко мне по вечерам на мою скворешенную лестницу — вечером гулять нельзя, п. ч. совершенно черно и все время оступаешься, а в комнате спит Мур — вот и сидели на лестнице, я повыше, он — пониже, беседовали — он очень любил стихи — но не тaк уж очень, ибо с приездом моей дочери (я не хотела, чтобы она летом сидела в Париже, да и случай был хороший — даром, на автомобиле) — сразу перестал бывать, т. е. стал бывать — с ней, сразу подменив меня, живую, меня — меня, — понятием «Votre maman» [1]. Пишу Вам об этом совершенно просто, ибо я все еще — на верху лестницы, и снижаться не собираюсь, рада бы — да не выйдет. Положение — ясное: ей двадцать лет, мне — сорок, не мне, конечно, — мне — никаких лет, но — хотя бы моим седым волосам (хотя начались они в 24 года: первые) — и факт, что ей — двадцать. А у нее — кошачий инстинкт «отбить» — лапкой — незаметно. Там, где это невозможно — она и не бывает, т. е. заведомо неравный бой: всех средств — и их полного отсутствия: ибо — у меня ни молодости, ни красоты, ни — не только воли к бою (нрaвлению), а мгновенное исчезновение с поля битвы: меня не было. Там где может быть другая (другая, чем голая душа: я) — меня не было. Такова я была и в 20 лет. И меня так же променивали. Не думайте, что это — рана. Честное слово: даже не царапина. Может быть — крохотная заноза, которую лучше всего — йодом.
У меня бесконечная трезвость, до цинизма. Я все знаю вперед — и все знала — и на этот раз. (Какое маленькое «всё»!) Кончилось тем (он нынче уезжает) что вчера он совершенно официально обратился ко мне за разрешением пригласить Алю (Votre fille) [3] на прощальный обед в ресторан, на что последовал ответ: — «Il у a un an qu’elle est majeure. ( — Marina, que dois-je faire dans la vie? Puis-je etre ecrivain? Je ne puis demander cela qu’a Vous. Etre ecrivain — comme Vous l’etes…» и т. д. — Soyez grand. Soyez plus grand que nature. Quant a ecrire — personne ne Vous le dira, meme moi: surtout — moi [4]. — Таковы были первые разговоры. И «Marina», без разрешения — но и без наглости — под наплывом душевной тревоги — к большой птице — под крыло. Было еще и: — Comment ferai-je sans Vous? Я, молча: — comme tous) [4].
Вот и вышло — comme tous.
________
Мур — чудный, как вы точно сказали — белый негр. Но белого — мало: он совсем коротко — острижен, вот только — глаза, совсем беспощадные на этой бронзе. Страстный купальщик — частые скандалы по этому поводу: закупывается. Научился отлично плавать и нырять. Пляж здесь (тьфу! тьфу!) слава Богу — мелкий. И ходок отличный. Единственный из здешних детей, ходящий с нами на далёкие прогулки — и не устающий. Это в меня — моё.
Душевно — томится без дела, скучает по школе, читает всякую рвань (лучшее из рвани, но — рвань: Benjamin, Mickey, Dim‹anche› Illustre), но и Диккенса — «Лавку Древностей», — ему бы лучше всего в хорошую — швейцарскую или английскую — мальчишескую колонию: спорт, дисциплина, себе — подобные. Я ему — ни к чему, да я и слишком (словесно и душевно) — уязвима, требую всё обратное — веку, а он весь — свой век: весь свой век.
— Ну, вот. Это письмо опущу собственноручно в ближайшем городке Lavandou.
— Никаких вестей от Вашей belle-soeur [5] — нeт. (Хорошо бы! Но не надеюсь.)
Принят в Совр‹еменные› Зап‹иски›, в сокращенном виде, мой Черт (из детской жизни).
Писала — мало. Приводила в порядок стихи последних лет. Кое-чего — добилась.
Целую Вас и детей и жду письма.
МЦ.
_____________________________________________________________________________
1. «Ваша мама» (фр.).
2. Ваша дочь (фр.).
3. Вот уже год, как совершеннолетняя. — Марина, что мне делать в жизни? Могу ли я быть писателем? Только Вас я могу об этом спросить. Быть писателем таким, как Вы…
— Будьте большим, большим, чем есть. А что касается писания, никто Вам этого не скажет, даже я, именно я (фр.).
4. Как я буду без Вас? — Как все (фр.).
5. Свояченица, невестка (фр.).
12-ГО ОКТЯБРЯ 1935 Г. VANVES (SEINE) 33 — 65, RUE J. В. POTIN NB! 33 — БЫВШИЙ, № 65 — НОВЫЙ, ПИШИТЕ ОБА, УЧИТЫВАЯ КОНСЕРВАТИЗМ ФРАНЦУЗОВ.
Милая Ариадна,
Начну с срочной просьбы: добыть и вернуть мне обе рукописи: 1) lе Gars (поэму) и 2) Neuf lettres (прозу), данные Вашему знакомому французу (секретарю? какого-то журнала) на просмотр.
Мне обе вещи срочно нужны для (возможного) выступления в Швейцарии и, тогда, — возможного их напечатания — там же.
Других экз‹емпляров› у меня нет, есть только черновики, а дело спешное, ибо мне, чтобы получить приглашение, нужно сначала послать материал.
Я в отчаянии при мысли, что француз мог их потерять — ибо так уже однажды, в салоне Nathalie Clifford-Barney — со мной (теми же вещами) — было. Ничего не сделала (всё обещав! у нее было свое издательство) и потеряла. (Я не ассоциирую Вaс с Barney — сохрани Бог! Я знаю Вашу добрую волю ко мне, но ведь вещи — у чужого!)
Умоляю.
Если бы вещи были у меня на руках этим летом — швейцарское выступление было бы наверное, — я на Юге встретилась с русской швейцаркой, д‹окто›ром словесности при базельском Университете, и от нее всё зависело, но без вещей она не смогла и не сможет — ничего.
— Умоляю! —
Приглашения делаются в течение Октября, чем раньше пошлю — тем лучше, собственно давно должна была бы послать, но все надеялась, что обнаружу ещё оттиски у себя. Наконец, перерыв все свои архивы (работала пять дней!) удостоверила, что все раздала и ничего не имею. Те, французу — последние.
________
Из факта письма видите, что я в Ванве. Лето было чудное, но с вынужденным безделием (писательским). Теперь — навёрстываю.
У нас все простужены, холод и беспорядок.
Жду отклика и целую. Детям сердечный привет.
МЦ.
‹Приписки на полях:›
На Юге были еще и Паррэны (N‹ouvelle› R‹evue› F‹rancaise›, и я отлично могла устроить свою прозу (Lettres). РОКОВОЕ. Когда немножко обойдусь, попытаемся устроить встречу.
Мура за «esprit trop mur pour son age» [1] перевели через класс. Сейчас он учит англ‹ийский› яз‹ык›.
_____________________________________________________________________________
1. Ум, слишком зрелый для его возраста (фр.).
18-ГО ОКТЯБРЯ 1935 Г. 65 (ANCIEN 33), RUE J. В. POTIN VANVES (SEINE)
Дорогая Ариадна,
Убеждена, что операция удалась и что Бутя на Ваших глазах начнет поправляться — начиная с первого пюре — так было с Муром.
Только одно: после операции — непременно — бандаж: что бы Вам ни говорили. Сейчас «мода» — не надевать бандажа, но мода может завтра пройти, а живот (Бутан) останется, и важно, чтобы остался в наилучшем виде. Алексинский — светило аппендицита и вообще виртуоз операции — бандажа не предписал, а Мур носил — недолго — ровно месяц после того как встал, и снял по предписанию врача, в Фавьере. Не забудьте, что у детей вообще резкие движения, а инстинкта самосохранения — как у животных — нет. И, вообще, неопрятно, ненадёжно — говорю о самом ощущении — ничем не защищённый живот, после такой встряски. (Мур упорно не хотел снимать бандажа и проносил его несколько лишних дней — в бандаже-же, к концу третьей недели, бегал.)
Нy — вот.
Бандаж заказывается заочно, точно (не стягивая и не прибавляя) сняв мерку, какую — Вам скажут в магазине, только не забудьте резинки (Муру не сделали, ибо был июль и никто не носил чулок), а то все время лезет вверх.
_______
Рукопись от Juillard’a уже получила, — молодец! Не только не затерял, но выслал заказным. Теперь смогу заняться своей поездкой: пока что выслала им свою прозу о Рильке (1927 г. — Твоя смерть) — м. б. найдут переводчика: моя проза, говорят, трудна (NВ! — точна) — я бы сама перевела, но сейчас, после 12-ти лет Франции — физически отвыкла от немецкого, хотя на глубину знаю его лучше французского, ибо он — роднее. (Только что заметила, что Жюльяра произвела от Juillet, а не от Julie [1]: надо Julliard…)
Напишите, когда собираетесь домой и всё об операции и ходе выздоровления.
Целую Вас и девочек, особенно — пострадавшую. Мур тоже о них вспоминает с большой дружественностью. Учится он — перескочив — отлично.
МЦ.
_____________________________________________________________________________
1. Жюль… Жюли — имена (фр.).
7-ГО ЯНВ‹АРЯ› 1936 Г. VANVES (SEINE) 65, RUE J. В. POTIN (СТАРЫЙ ДОМ, НО НОВЫЙ №)
С Новым Годом, дорогая Ариадна!
Давно жду весточки. Последнее от Вас — известие о Бутиной операции, я тотчас же ответила (в Бельгию) — и молчание.
Надеюсь, что Бутя совсем уже поправилась и никаких новых болезней в Вашем семействе — нет.
Очень жду ответа, а пока сердечно приветствую и желаю Вам в Новом Году — нового.
МЦ.
23-ГО ЯНВ‹АРЯ› 1936 Г., ЧЕТВЕРГ VANVES (SEINE) 65, RUE J. B. POTIN
Дорогая Ариадна,
Значит, Вы живы и всё хорошо.
А я уже думала, что Вы навсегда остались в Бельгии, и Ваше молчание истолковывала циническим a quoi bon? [1] (раз все равно уже не встретимся).
Нет, тaк лучше: Vaucresson и St. Lazare.
Итак, встречайте нас в воскресенье с означенным поездом. Сердечно радуюсь встрече.
Я как раз на днях написала Гартманам с запросом о Вас, а ответили — Вы. (Они мечтали нас с Вами совместно пригласить.)
Обнимаю Вас и девочек, Мур шлет мужской привет и тоже очень радуется встрече.
Итак, мы выезжаем с поездом 11 ч. 30 с С‹ен-›Лазара и слезаем в Vaucresson’е.
МЦ.
‹Приписка на полях:›
Какая у Вас легкомысленная вилла! Особенно в соседстве с аббатом. Что-то мопассановское.
____________________________________________________________________________
1. Ради чего (фр.).
