17-ГО НОЯБРЯ 1937 Г., ЧЕТВЕРГ VANVES (SEINE) 65, RUE J. В. POTIN
Ариадна!
Откуда Вы знаете, что я больше всех цветов на свете люблю деревья: цветущее дeревце?!
Когда мне было шестнадцать лет, я видела сон: меня безумно, с небесной страстью, полюбила маленькая девочка, которую звали Маруся. Я знала, что она должна умереть и я ее от смерти прятала — в себя, в свою любовь. Однажды (все тот же сон: не дольше трех минут!) я над ней сидела — была ночь — она спала, она спала, я ее сторожила — и вдруг — легкий стук — открываю — на пороге — цветок в плаще, огромный: цветущее деревце в плаще, в человеческий (нечеловеческий!) рост. Я — подалась и он — вошел.
Потом это видение отобразилось в моем Мoлодце, где сама Маруся становится дeревцем: барин влюбляется в деревце, не зная, что оно — женщина.
Вы ведь всего этого не знали, как не знали магии надо мной слова азалия, моей вечной мечты о деревце, которое будут звать азалия — как женщину, — только лучше.
Ариадна! Моя мать хотела сына Александра, родилась — я, но с душой (да и головой!) сына Александра, т. е. обреченная на мужскую — скажем честно — нелюбовь — и женскую любовь, ибо мужчины не умели меня любить — да может быть и я — их: я любила ангелов и демонов, которыми они не были — и своих сыновей — которыми они были! —
— Ариадна, никто не подарил мне цветущего деревца, которое зовут азалия.
…И еще — какой мой поступок: подарок в день своего рождения (— Мама! Что Вы мне подарите в день своего рождения? из года в год — Мур).
— Ариадна, я третий день живу этим деревцем и над этим деревцем: оно рядом, у изголовья, вместе с Vie de Ste-Therese de l’Enfant Jesus ecrite par elle — meme [1] — первой книгой которую я стала читать после моей катастрофы — странной книгой, страшной книгой, равнo притягивающей и отталкивающей. Вы знаете ее лицо? Лукаво-грустное личико двенадцатилетней девочки, с началом улыбки и даже — усмешки: над собой? над нами? («Je veux etre Son joujou: Sa petite balle… Je veux qu’ll passe sur moi tous Ses caprices… Jesus a rejete Sa petite balle…») [2] Это — отталкивает, но последнее слово: — Je passerai tout mon ciel a secourir la terre [3] — не только восхищает, но совозносит, с ней, на тy высоту. (Tout mon ciel — как: tout mon temps…) [4] Эта маленькая девочка могла быть поэтом, и еще больше: grande amoureuse [5]: это Марианна д’Альваредо полюбившая — вместо прохожего француза — Христа. Я знаю эти ноты. Ариадна, достаньте и прочтите: — La vie de Ste-Therese de l’Enfant Jesus, ecrite par elle — meme (Office Central de Lisieux — Calvados) — с безумно-безвкусной обложкой «du temps [6] (1873 — 1897, но все то же лицо 12-летней девочки, вдвое младшее своей молодости.)
…Не думайте queje tombe en religion [7] — я была бы не я — этого со мной никогда не будет — у меня с Богом свой счет, к нему — свой ход, который мимо и через — над моей головой (как сказал поэт Макс Волошин обо мне, 16-летней) двойной свет: последнего язычества и первого христианства — а может быть, как я сама сказала — двадцати лет:
Оттого и плачу много,
Оттого —
Что взлюбила больше Бога
Милых ангелов Его…
— Ожидаю: Ариадна! мы должны еще встретиться на этой земле, в этой части света. Думайте. Помните что если Вы будете в Париже, мы открыто можем встречаться: я (тьфу, тьфу не сглазить!) на полной свободе, даже не (тьфу, тьфу!) a la disposition [8], — хожу ко всем и ко мне все ходят. Бояться меня нечего, но м. б. — и говорить (по семейным соображениям) об этих встречах — если будут — не для чего, — зачем смущать? Окружающий Вас мир живет общественным мнением. Ну, Вам виднее будет, если это «будет» — будет.
Пишите.
И работайте на встречу: я здесь, во всяком случае, до весны — но навряд ли дольше чем до весны. (Об этом — молчите.) Потом — не увидимся никогда.
Жду письма.
Мы с деревцем Вас обнимаем: я — руками, оно — ветвями, а гoловы у нас одинаково — двуцветные — с двойным светом…
М.
______________________________________________________________________
1. Житие св. Терезы от младенца Иисуса, написанное ей самой (фр.).
2. Я хочу быть Его игрушкой: Его маленьким мячиком… Хочу, чтобы на мне прошли все Его капризы… Иисус откинул свой маленький мячик (фр.).
3. Я все свое небо употреблю на то, чтобы помогать земле (фр.).
4. Все мое небо: как: все мое время (фр.).
5. Великой любовницей (фр.).
6. Того времени (фр.).
7. Что я впадаю в благочестие (фр.).
8. В распоряжении (подразумевается, полиции) (фр.).
23-ГО ДЕКАБРЯ 1937 Г., ЧЕТВЕРГ VANVES (SEINE) 65, RUE J. В. POTIN
Дорогая Ариадна! Вы меня совершенно поражаете: Вы поступаете, как я — раньше, как я — бы, как я внутри себя (а иногда (и сейчас) и вне себя) — всегда. И это соответствие: я только утром послала Вам книгу Nоёl, уже села за письмо, но вдруг охватила безнадежность: сказать — всё, и я спокойно отложила листок — точно уже написала: вот он сейчас передо мной, с готовым конвертом. И вдруг — стук: — C’est bien la и т. д. — Oui. (Я от стука давно чудес не жду.) — Un colis pour Vous. — Vous devez Vous tromper, je n’attends rien. — Si, c’est pourtant bien pour Vous…[1]
Расписываюсь, отпускаю (уходит — радостный) и — первое что у меня в руке — ёлочка с фиалками, оба — живые! и первое, чтo у меня в сознании — или в сердце — (у меня это одно) — Вы. И — ТAК — и — ЕСТЬ.
Нy, вот.
Обнимаю Вас, благодарю за каждую отдельность («Всесильный Бог деталей — Всесильный Бог любви»…), за всё, за всю Вас: за то, что это — есть. И было в моей жизни.
После праздников — большое письмо. Мое, ненаписанное, начиналось, а м. б. кончалось — так: Завтра Сочельник, и я знаю, что Вам больно, как Вам больно, и хочу чтобы Вы знали, что я знаю.
Пишите про себя и про детей и про планы. И про жизнь дней. — Приедете? Обнимаю ещё и ещё.
М.
______________________________________________________________________________
1. Это тут? — Да. — Посылка для Вас. — Вы, наверно, ошибаетесь, я ничего не жду. — Как же, это именно для Вас (фр.).
21-ГО ЯНВАРЯ 1938 Г., ПЯТНИЦА VANVES (SEINE) 65, RUE J. В. POTIN
Дорогая Ариадна! У меня к Вам есть большая просьба — и абсолютно — конфиденциальная.
Мне может быть придется уехать жить в Чехию (МОЛЧИТЕ, КАК КОЛОДЕЦ!), а там очень холодно и мне необходимо НЕПРОДЁРНОЕ пальто — на всю жизнь. Теперь имейте терпение прочесть меня внимательно до конца.
Каждое матерчатое (суконное, velours de laine [1], даже английское!) пальто я протираю на боку кошёлками, к‹отор›ые ношу (и буду носите — всегда. Поэтому мне нужна suedine.
В Париже из suedine делают только trois-quarts [2] и стоят они безумно — дорого: здесь это — luxe. (Кроме того, мне нужно длинное: 1 м‹етр› 20 — длины, а здесь таких не делают.) Материи этой (suedine qualite lourde, вроде замши) ни во Франции, ни в Бельгии в продаже нет, она вся откуплена фабрикантами готовых вещей. Это я — знаю.
Теперь — сама просьба.
Есть в Брюсселе: 105, Chaussee de Wavre небольшая с виду лавочка: Au Bon Gout (fabrique de vetements en cuir [3], вход с улицы) где можно такое пальто, как мне нужно, заказать. (Одна моя знакомая в прошлом году для себя такое заказала и в нем приехала и я его, глазами, видела.)
Но вот, главное: как мне сюда такое пальто доставить? Ваш брат навряд ли сможет (да наверное сейчас — и не захочет: его жена — с тех самых пор — ни звука! Да я всегда знала (сердцем знала!) что это — не настоящая любовь) — уверены ли Вы, что Вы до 1-го мая, скажем, а это уж — крайний срок! — сюда приедете? потому что Вы с собой его могли бы привезти — с легкостью, моя знакомая часто ездила и возила. Это — главный пункт.
(Терпите, дорогая Ариадна, сейчас начнутся подробности.)
1) Взять нужно лучшее качество, самое лучшее, а оно у них, поскольку я знаю, одного цвета: коричнево-красного, тот цвет и качество, из к‹оторо›го они делают готовые blousons [4] suedine (они 2 года назад стоили 65 бельгийских) франков: все размеры! С эклером до середины, это я Вам — как примету цвета и качества).
2) Пальто должно быть completement croise [5] и книзу расширяющееся, чтобы при ходьбе не раскрывалось — совершенно, т. е. с максимальным запахом с обеих сторон. Застежка на пуговицах совсем сбоку. Пояс. Воротник — обыкновенный, т. е. отложной (не лежачий).
3) Размер заказывайте 46, на «une dame forte [6] (это я-то!), так, чтобы Вам было очень просторно, особенно проймы и хорошую широкую спину (NB! у меня действительно на редкость широкая спина, т. е. плечи, и проймы мне нужны широкие: мужские — из-за совершенно прямых плеч. Мне всегда всё тесно под мышками. Mais le 46 fera l’affaire [7], а если будет широко в талье — мне здесь убавят: важно, чтобы не сузили верха.
4) Такое огромное пальто мне нужно, чтобы положить под него мех, который у меня — есть.
Длина 1 м‹етр› 20, пояс, completement croise, книзу расширяется, и рукава, как сейчас носят, на плече bouffants (т. е. несколько заложенных складок). Прилагаю свой неумелый рисунок. Пуговиц — шесть: больших.
Вы его на себе не мерьте, а только — прикиньте, и если Вам будет широкo, мне будет — хорошо.
5) Какая цена? (Всё равно будет дешевле чем здесь, и деньги у меня будут, п. ч. на днях сдаю рукопись.)
6) Как Вам деньги переправить? Просто в конверте (на риск)? Переводом? (но — позволено ли? мне сейчас уж всё кажется — не позволенным? Я — понятия не имею). Послать — здесь — Вашим родным? В гостиницу — брату (якобы мой долг — Вам. Пусть не боится, напишу отправителя — Цветаеву, а это имя — несомненное).
С нетерпением буду ждать ответа. Если ответ будет благоприятный, Вы меня просто — спасете.
Но не забудьте: pour une dame forte, забудьте — меня, помните — «forte» (Я — тоже forte, но — по-другому).
Кончаю мою обожаемую Повесть о Сонечке, это моя лебединая песнь, тo-то никак не могу расстаться! Эта вещь, хотя я ее сама написала, щемит мне сердце. Эпиграф
Elle etait pale — et pourtant rose,
Petite — avec de grands cheveux… [8]
(Вся гениальность Hugo в этом grands, а не longs [9]…) В этой вещи (весна 1919 г.) — вся моя молодость.
________
Живу очень уединенно: друзья — мать и дочь, другие друзья: брат и сестра, и еще один друг — Коля, преданный всему нашему дому. И больше на весь Париж, в к‹отор›ом я прожила 12 лет с уже половиной — НИ-КО-ГО.
Вожусь (мажусь, грязнюсь) с печами, вся (кроме души!) — в доме. Кормлю Мура и учителя (Мур этот год учится дoма). И еще — кота (чужого, ничьего, бродячего). Главная радость — чтение и кинематограф. Ариадна, когда опять сможете ходить, гениальный фильм — Grande Illusion [10].
Вечерами чиню и штопаю Мура, «заводим» Т. S. F.
От Али частые открытки, много работы (рисует в журнале), всё хорошо.
Я сказала: главная радость — книги, нет! — природа главное: природа, погода (какая бы ни была), наша улица, обсаженная деревьями, наши каштаны, бузина, огороды — в окне.
— Если видаетесь с 3. А. Шаховской — горячий привет и благодарность за письмо. Передайте, что напишу ей непременно. (Но про мой возможный отъезд — ради Бога! — и ей ни слова: НИ-КО-МУ.)
А пальто мне нужно completement croise — п. ч. у меня отмороженные колени и для меня мороз — самый большой страх, какой я знаю.
Ну, кончаю, обнимаю, прошу прощения за заботу, но эта просьба — только мое доверие. Я ведь знаю, что Вы — человек, то есть всему и подробно сочувствуете — когда любите.
А что любите меня — я знаю.
Марина
_______________________________________________________________________________
1. Шерстяной бархат (фр.).
2. Три четверти (фр.).
3. У Хорошего Вкуса (фабрика одежды из кожи) (фр.).
4. Куртка (фр.).
5. С запахом (фр.).
6. На солидную даму (фр.).
7. Но 46 номер подойдет (фр.).
8. Она была бледной — и все-таки розовой,
Малюткой — с пышными волосами (фр.).
9. Пышные, а не длинные.
10. Великая иллюзия (фр.).
28-ГО ЯНВАРЯ 1938 Г., ПЯТНИЦА VANVES (SEINE) 65, RUE J. В. POTIN
Дорогая Ариадна!
(Простите, я всё — с пальто!)
Я забыла карманы (вопль отчаяния: кар-маны забы-ыла!!) — большие, накладные глубокие — до дна души. П. ч. я по возможности никогда не ношу перчаток, а всегда — руки в карманы.
Второе: могут ли они сделать его на теплой, прочной подкладке, всё, дoнизу, — бывает такой густой плюш — под мех, как делают на мужских шоферских пальто (м. б. в Брюсселе не делают?)
И сколько они возьмут: за без-подкладки — и за с-подкладкой?
Очень жду ответа — еще на первое письмо, п. ч. деньги скоро будут и боюсь — уйдут постепенно на другое, а, в случае согласия, я бы сразу Вам послала, всю сумму.
Целую Вас и жду весточки. Это не письмо, только post-scriptum.
Всегда любящая Вас
М.
15-ГО ФЕВРАЛЯ 1938 Г. VANVES (SEINE) 65, RUE J. В. POTIN
Моя дорогая Ариадна!
Я только что прочла (перечла) жизнь Дункан [Книга Дункан Айседора «Моя жизнь»], и знаете какое чувство от этой как будто бы переполненной всем жизни? Пустоты. Тщеты. Точно ничего не было.
Я всё ищу — в чем дело? (NB! Это письмо в ответ на Ваше, последнее, где Вы пишете, что мечетесь, что никого не можете вполне ни отбросить, ни принять.) У этой женщины было всё: гений, красота, ум: (с знаком вопроса, ибо часто безумно безвкусна, но было что-то, что у женщины peut tenir lieu et tient lieu [1], скажем — конгениальности со всем большим), были все страны, все природы и вся природа, все книги, встречи со всеми большими современниками — и вдруг я поняла чего у ней не было: ее никто не любил и она никого не любила, ни Гордона Крэга, ни своего Лоэнгрина, ни гениального пианиста, ни — ни — ни, — никого. В книге разительное отсутствие — жалости. Любила она — кaк пила и ела. Иногда (Станиславского) — как читала. То насыщаясь, то поучаясь, никогда — любя другого, то есть жалея его и служа ему. Поэтому, еще и поэтому так ужасна смерть ее детей, которые были в ней — единственное живое: большое и больное. (И Есенина, конечно, не любила: это чистый роман американского любопытства + последней надежды стареющей женщины. Терпеть от человека еще не значит его жалеть.)
Я вышла из этой книги — опустошенная: столько имен и стран и событий всякого рода — и нечего сказать.
Кроме того, искусство ее конечно — единоличное, — единоличное чудо, а она хотела школы — чудес. Хотела — тысячи Айседор Дункан… Значит, главного: чудесности своего явления — не поняла. И правы были — легкомысленные венцы, кричавшие ей: — Keine Schule! Keine Vortrage! Tanz uns die schone blaue Donau! Tanz, Isadora, tanz! [2]
— Жаль, ибо книга настолько жива, что — сам ее живешь, и ничего не можешь исправить. С её фатом Раймондом я однажды встретилась у одной американки. Я сидела. Вдруг кто-то оперся локтем о мою шею, сгибая ее. Я резко дала головой и локоть слетел. Через минуту — вторично. Встаю — передо мной человек в «белой одежде», длинноволосый, и т. д. — отодвигаю стул: — «Monsieur, si Vous ne pouvez pas Vous tenir debout — voila ma chaise. Mais je ne suis pas un dossier» [3]. А он глупо улыбнулся. И отошел. А я опять села. И этот Раймонд играл у нес Царя Эдипа и строил с ней в Греции дворец Агамемнона. Деталь: я сидела за чайным столом, а он говорил с моим визави — через стол — и вот, чтобы было удобнее, оперся локтем о мою спину. (Особенно странно — для танцора школы Айседоры.)
— Простите, дорогая Ариадна, за такое далёкое начало письма: я этой книгой (жизнью) по-настоящему задета и расстроена.
________
Итак, к 1-му апреля в Париж? Как я счастлива. Но уже сейчас вижу: это будет грустное счастье: короткое и с необходимостью всё (сущее и могшее бы быть) втиснуть в какой-то короткий последний срок. А как хорошо было бы — если бы я жила в Бельгии, как когда-то жила в Чехии, мирной жизнью, которую я так обожаю… («А он, мятежный, ищет бури…» — вот уж не про меня сказано, и еще: — Блажен, кто посетил сей мир — В его минуты роковые… — вот уж не блажен!!!) — с немногими друзьями, из которых первый — Вы… Наша дружба не была бы (всё — сослагательное!) — бурной, без всякой катастрофы, просто — Ваш дом был бы моим, и мой — Вашим, и каждый из нас мог бы разбудить другого в любой час ночи — не боясь рассердить. Я, может быть, больше всего в жизни любила — монастырь, нет — Stift: Stiftsdame, Stiftsfraulein [4], с условной свободой и условной (вольной) неволей. Этого устава я искала с четырнадцати лет, когда сама себя сдавала в интернаты, тут же в Москве, при наличности семьи и дома, говорю — в интернаты: каждый год — в другой… Устав для меня высший уют, а «свобода» — просто пустое место: пустыня. Я всю жизнь об этом уставе — старалась, и видите куда привело?
_________
