101
Clamart, 14-го Октября 1932 г.
Дорогая Саломея,
Как я счастлива, что Вы наконец вернулись. У меня такое странное чувство к Вам – несказанное в жизни – может быть когда-нибудь в стихах – такое щемящее чувство… что я счастлива, что я не на десять лет моложе: когда я еще пыталась такие чувства – все же – как-то – осуществить. (Сколько было бы лишней муки!)
– Ладно.–
Вечер прошел очень хорошо, увлеченно и увлекательно. Читала, Саломея, 2 ч<аса> 45 м<инут> с крохотным перерывом – дух перевести! – до самого закрытия зала: два раза отчаявшийся швейцар присылал записки, что потушит свет. Кончили в полночь. Зал – весь читательский: ни одного писателя (св<олочи>, нет, ст<арики>, именно дохлые ст<арики>, я не из-за себя ругаюсь, из-за Макса). Но можно сказать, что мой скромный зал вчера был сплошной и один очаг любви.
(Отрывки Вам с удовольствием почитаю при встрече, все – щемяще-веселые!)
Обнимаю Вас и совсем не знаю, как опять влезу в благонадежное русло нашего с вами приятельства.
Марина
<Приписки на полях:>
Самое сердечное спасибо за билеты и за то, что не говорите как было трудно вручить.
Саломея! А у нас с вами общий приятель1: кавказец, с лица родной дедушка Мура. Угадайте!
102
<Декабрь 1932>1
Дорогая Саломея!
Как грустно, что мы только билетно общаемся! Все ждала Вашего обещанного зова, сколько раз выходила из Вашего метро – и все не в ту сторону. Зайти на авось – не решалась, но каждый раз думала – не без горечи.
А теперь опять это билетное дело. Нужда зверская (собранное берегу для будущего терма и переезда) – а тут еще праздники, и все идут за чаями. Вечер, пока, наш единственный ресурс.
Милая Саломея, сделайте что можете.
Буду читать стихи 20 лет назад2. Придете?
Обнимаю Вас.
МЦ.
Дорогая Саломея,
Только два слова (на мне сейчас четыре одновременных рукописи)
1) никакой обиды
2) спасибо
После переезда, этой пятой горы, сообщусь по существу.
Целую.
МЦ.
5-го янв<аря> 1933 г.
Адр<ес> после 10-го
тот же Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
<Приписка на полях:>
Рукописи:
1) Эпос и лирика современной России1
2) Neuf lettres de femme2
3) Живое о живом (переписка, правка)3
4) Перевод статьи Бердяева4
о чем еще не знаю
104
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
3-го апреля 1933 г.
Дорогая Саломея!
Мне очень совестно, что беспокою Вас билетными делами – тем более, что Вы совсем ко мне оравнодушели. (Я продолжаю, временами, видеть Вас во сне1, – это тоже осененность, и больше чем наша вещь в нас. <)>
Вечер м б. будет интересный2, я сейчас ни в чем не уверена.
Цена билета 10 фр<анков>. Скоро терм. Часть Извольского фонда3 волей-неволей проедена, приходится дорабатывать.
Сделайте что можете!
Обнимаю Вас и от души желаю хорошей Пасхи.
МЦ.
105
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
16-го апр<еля> 1933 г.. Пасха
Христос Воскресе, дорогая Саломея!
Все совсем просто – как во сне, и я поняла это сразу как во сне – без фактов, которые меня всегда только сбивают.
Вы ушли в новую жизнь, вышагнули (как из лодки) из старой – (м. б. с берега в воду – это неважно, из чего-то – во что-то) и естественно не хотите ничего из старой: а я из старой, вернее – мое явление к Вам на пороге – из старой, со старого порога. Это проще простого, и я это глубоко понимаю – и, больше, – Вам глубоко сочувствую: я сама бы так. И только так и можно.
И никакие человеческие «предположения» меня не собьют.
Обнимаю Вас.
МЦ
106
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
15-го мая 1933 г.
Дорогая Саломея,
Простите за напоминание, но если у Вас продались какие-нибудь билеты на мой вечер1, было бы чудно, если бы Вы мне сейчас прислали на мое нынешнее полное обмеление.
Как-то встретила Мочульского, он тоже Вас не видел – уже год.
Обнимаю Вас и думаю всегда с нежностью.
МЦ
Вера Сувчинская выходит замуж за молодого (очень молодого) англичанина2 и едет в Россию. Жених уже там и уже познакомился с Мирским, который на днях отбыл в Туркмению3.
107
(Лето 1933)1
Дорогая Саломея,
Сердечное спасибо, хотя – увы, увы – эти деньги мне придется сдавать Извольской, которая как дракон на страже моих термовых интересов. (Какое жуткое слово terme, какое римско-роковое, – каменное, какое дважды-римское – Рима Цезарей и Рима Пап, – какое дантовское слово, если бы я была французским поэтом, я бы написала о нем стихи.)
А Вы знаете, Саломея, что мы должны переехать в Булонь, потому что Мур с осени поступает в русскую гимназию: вернее, мы с Муром (я тоже все забыла). Прохожу с ним сейчас дни творения, не менее, а более недоступные разуму, чем Апокалипсис.
– Ну, Мур, какое же небо сотворил Бог в первый день? Небо…
Мур, перебивая: – Знаю. Сам скажу. Святое пространство.
– Что же такое твердь?
– Вместилище для… освещения.
Дорогая Саломея, могла бы писать Вам без конца.
Обнимаю Вас. Спасибо.
МЦ.
108
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
23-го сент<ября> 1933 г.
Дорогая Саломея,
Разрешите мне совершенно чистосердечный вопрос: можем ли мы рассчитывать на Ваш сбор к октябрьскому терму? Дело в том, что с Е. А. И<звольской>, неизвестно почему и как, создались такие сложные отношения, что выяснить ничего невозможно, сам вопрос уже невозможен. Не удивляйтесь: там, где психика вмешивается в деловое – обоим плохо.
Умоляю, милая Саломея, никогда ни звуком не обмолвиться ей об этом письме, она человек страстей, и плохо придется уже не «делам» и не психике, а просто мне. Но не объяснить этого моего Вам запроса было невозможно.
Мур на днях поступает в школу, пока что во французскую, здесь же, п. ч. на переезд и устройство в Булони (русская гимназия) не оказалось денег. Я пишу прозу, к<отор>ую Вы, м. б., иногда в Посл<едних> Нов<остях> читаете. Стихов моих они решительно не хотят, даже младенческих2. Аля кончила свою школу живописи и теперь будет искать работы по иллюстрации. О С<ергее> Я<ковлевиче> Вы наверное знаете3.
Вот и все пока. А что – у Вас, с Вами?
Жду ответа и сердечно обнимаю
МЦ.
109
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
26-го сентября) 1933 г.
Милая Саломея,
Итак, начистоту: Е<лене> А<лександровне>1 все это – просто – надоело. Если она узнает, что у Вас что-нибудь имеется, она на Ваших лаврах опочит и преподнесет мне Ваше – как свой собственный сбор. Нужно, чтобы Вы, если она Вас запросит, ответили ей неопределенно, а деньги послали ей не раньше 10-го, чтобы дать ей время, обеспокоившись, самой что-нибудь сделать.
И очень попросила бы как-нибудь обмолвиться в сопроводительном письме или при встрече, что Вы меня известили. Важно, чтобы она знала, что я знаю, что столько-то – Ваше. А то в прошлый раз была очень неприятная неопределенность, я многое знала, чего не могла сказать. Она с БОЛЬШИМИ СТРАННОСТЯМИ. Умоляю меня не выдавать. А сообщение мне Вы можете объяснить моим беспокойством (СУЩЕМ!) о терме и Муриной школьной плате. Но все это не раньше 10-го. Пока же – отмалчивайтесь. Пусть сама постарается. Простите за эти гадости.
Целую и благодарю
МЦ.
110
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
12-го Окт<я6ря> 1933 г.
Дорогая Саломея,
Огромное спасибо – и все, как нужно. Кстати, Е. А. И<звольская>, которая сама всю эту «мне-помощь» затеяла, сейчас от нее решительно отказывается, полагаясь на мое «устройство» в Посл<едних> Нов<остях> <раз в полтора месяца статья в 200 фр<анков>)1 и вообще на Бога. Бог с ней, но свинство большое, тем более, что не откровенное, а лицемерное.
2) С<ережа> здесь, паспорта до сих пор нет, чем я глубоко-счастлива, ибо письма от отбывших (сама провожала и махала!) красноречивые: один все время просит переводов на Торг-Фин (?), а другая, жена инженера, настоящего, поехавшего на готовое место при заводе, очень подробно описывает как ежевечерне, вместо обеда, пьют у подруги чай – с сахаром и хлебом. (Петербург)2.
Значит С<ереже> остается только чай – без сахара и без хлеба – и даже не – чай.
Кроме того, я решительно не еду, значит – расставаться, а это (как ни грыземся!) после 20 л<ет> совместности – тяжело.
А не еду я, п. ч. уже раз уехала. (Саломея, видели фильм «Je suis un evade» , где каторжанин добровольно возвращается на каторгу, – так вот!)3
3) Веру Сувчинскую видаю постоянно, но неподробно. Живет в городе, в Кламар приезжает на побывку, дружит с неизменно-еврейскими подругами, очень уродливыми, которые возле нее кормятся (и «душевно» и физически), возле ее мужских побед – ютятся («и мне перепадет!»), а побед – много, и хвастается она ими, как школьница. Свобода от Сувчинского ей ударила во все тело: ноги, в беседе, подымает, как руки, вся в непрерывном состоянии гимнастики. Больше я о ней не знаю. Впрочем есть жених – в Англии4.
4) Я. Весь день aller-et-retour, с Муром в школу и из школы. В перерыве зубрежка с ним (или его) уроков. Франц<узская> школа – прямой идиотизм, т. е. смертный грех. Лее – наизусть: даже Священную Историю. Самое ужасное, что невольно учу и я, все вперемежку: таблицу умножения (к<отор>ая у них навыворот), грамматику, географию, Галлов5, Адама и Еву, сплошные отрывки без связи и смысла. Это – чистый бред. Наши гимназии перед этим – рай. ВСЁ НАИЗУСТЬ.
Писать почти не успеваю, ибо весь день раздроблен – так же как мозги.
Кончаю большую семейную хронику дома Иловайских, резюме которой (система одна со школой!) пойдет в Современных) Записках, т. е. один обглоданный костяк6.
Вот моя жизнь, которая мне НЕ нравится!
Аля пытается устроить свои иллюстрации, дай Бог, чтобы удалось, дела очень плохие.
Мне нравится Ваше «неудержимо-старею», в этом больше разлету, чем в теннисовой ракетке, к которой ныне сведена молодость. Точно Вы «старость» оседлали, а не она Вас. Милая Саломея, разве Вы можете состариться?! И если бы Вы знали, как мне с «молодежью» скучно! И – глупо.
Обнимаю Вас, спасибо, – и, по системе Куэ7: – «Все хорошо, все хорошо, все хорошо».
МЦ.
111
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
6-го апреля 1934 г., Страстная пятница.
Христос Воскресе, дорогая Саломея!
(Как всегда – опережаю события и – как часто – начинаю со скобки.)
А Вы знаете, что у меня лежит (по крайней мере – лежало) к Вам неотправленное письмо, довольно давнишнее, сразу после моего Белого, сгоряча успеха1 – и горечи, что Вас не было, т. е. сознания, что я утратила для Вас свой последний смысл.
Но так как основа моей личной природы – претерпевание, даже письма не отправила.
А сейчас пишу Вам, чтобы сердечно поблагодарить за коревую помощь, о которой мне только что сообщила Е. А. И<звольская> – и окликнуть на Пасху – и немножко сообщить о себе.
Начнем с Мура, т. е. с радостного:
Учится блистательно (а ведь – французский самоучка! Никто слова не учил!) – умен –– доброты (т. е. чувствительности: болевой) – средней, активист, философ, – я en beau et en gai , я – без катастрофы. (Но, конечно, будет своя!) Очень одарен, но ничего от Wunderkind’a, никакого уродства, просто – высокая норма.
Сейчас коротко острижен и более чем когда-либо похож на Наполеона. Пастернак, которому я посылала карточку, так и пишет: – Твой Наполеонид2.
С Алей – менее удачно: полная эмансипация, т. е. служба (у Гавронского-сына3, между нами – задешево и на целый день, и, главное, после шести полных лет школы рисования!.) – служба, ее взводящая: худоба, худосочие, малокровие, зевота, вялость, недосыпание, недоедание и, теперь, корь. He-моя порода – ни в чем, сопротивление (пассивное) – во всем. Очень от нее терплю. Все это – между нами: слишком много будет злорадства. Главное же огорчение – ее здоровье: упорство в его явном, на глазах, разрушении. И – ничего не могу: должна глядеть. Много зла, конечно, сделали общие знакомые, годами ведшие подкоп. Но это, кажется – всегда. Вообще, все – всегда.
С<ергей> Я<ковлевич> разрывается между своей страной – и семьей: я твердо не еду, а разорвать двадцатилетнюю совместность, даже с «новыми идеями» – трудно. Вот и рвется. Здоровье – среднее, т. е. все та же давняя болезнь печени. Но – скрипит.
А я очень постарела, милая Саломея, почти вся голова седая, вроде Веры Муромцевой4, на которую, кстати, я лицом похожа, – и морда зеленая: в цвет глаз, никакого отличия, – и вообще – тьфу в зеркало, – но этим я совершенно не огорчаюсь, я и двадцати лет, с золотыми волосами и чудным румянцем – мало нравилась, а когда (волосами и румянцем: атрибутами) нравилась – обижалась, и даже оскорблялась и, даже, ругалась.
Просто – смотрю и вижу (и даже мало смотрю!)
Главная мечта – уехать куда-нибудь летом: четыре лета никуда не уезжали, Мур и я, а он – ток заслужил. («Мама, почему мы ездили на море, когда я был ГРУДНОЙ ДУРАК?!»)
Со страстью читает огромные тома Франц<узской> Революции Тьера5 и сам, на собственные деньги (десять кровных франков) купил себе у старьевщика не менее огромного Мишлэ6. Так и живет, между Мишлэ и Микэй7.
Е. А. И<звольская> пишет, что Ваша дочь выходит замуж8. Как все это молниеносно! Помните, ее розовые и голубые толстые доколенные платья, к<отор>ые потом носила Аля?
(Милая Саломея, не найдется ли для Али пальто или вообще чего-нибудь? Всякое даяние благо. Она теперь так худа, что влезет в Ваше, а ростом – с Вас, словом живой С<ергей> Я<ковлевич>. Если да, она сама бы заехала, п. ч. скоро возвращается на службу и у нее там обеденный перерыв. Хорошо бы, напр<имер>, юбку. У нее – нет.)
Обнимаю Вас, милая Саломея, спасибо за память и помощь.
МЦ.
Мы опять куда-то переезжаем: куда?? (До 1-го июля – здесь.)
Дорогая Саломея!
Итак, будем у Вас, – Мур и я – в пятницу к 12 ч. 30 – 1 ч. А Аля, если разрешите, зайдет к Вам в другой раз, – мне гораздо приятнее повидаться с Вами наедине, вернее: приятность здесь ни при чем, а просто, когда два говорят (а говорить будем мы, п. ч. мы, Вы как и я, не-говорить не можем!) – итак, когда двое говорят, а третий слушает – нелепость. А Мур – не третий, п. ч. не только не слушает, но – не слышит: читает книжку или ест.
Итак, до послезавтра. Наконец.
Обнимаю Вас, люблю и радуюсь.
МЦ.
Среда, каж<ется> 18-го апреля 1934 г.
Мур Вас помнит и тоже очень радуется.
Дорогая Саломея!
Огромное спасибо за терм и смущенная просьба: попытаться пристроить мне 5 билетов на мой вечер 1-го. Вещь (проза) называется:
Мать и Музыка1.
Мне этот вечер необходим до зарезу, ибо вот уже четвертый месяц не зарабатываю ничем, а начались холода.
Мы переехали в двухсотлетний дом, чудный, но от природы, а м. б. старости – холодный. Пишу, дрожа, как Челюскинцы и их собаки2.
Обнимаю Вас (ледяными руками) и горячо благодарю за все бывшее и… еще быть имеющее.
МЦ.
33, Rue Jean Baptiste Potin
Vanves (Seine)
18-го Окт<ября> 1934 г.
101
1 Лицо неустановленное.
102
1 Датируется по содержанию.
2 Вечер Цветаевой «Детские и юношеские стихи» состоялся 29 декабря 1932 г. в Доме Мютюалите (24, rue Saint-Victor). Его краткое содержание: Мои детские стихи о детях. – Мои детские революционные стихи. – Гимназические стихи. – Юношеские стихи. (Последние новости. 1932. 29 декабря.)
103
1 Опубликовано в журнале «Новый град» (Париж. 1933. № 6, 7). См. т. 5.
2 Имеется в виду переведенная Цветаевой на французский язык собственная вещь «Флорентийские ночи» («Девять писем, с десятым невозвращенным и одиннадцатым полученным и Послесловием»). При жизни поэта опубликована не была. (См. т. 5, а также письмо 67 к А. А. Тесковой в т. 6.)
3 Опубликовано в журнале «Современные записки» (1933, № 52, 53). См. т. 4.
4 Был ли осуществлен Цветаевой перевод какой-либо статьи Н. А. Бердяева, неизвестно.
104
1 См. письмо 99.
2 Доклад Цветаевой «Эпос и лирика современной России» состоялся 20 апреля 1933 г. в Доме Мютюалите.
3 В 1933 г. по инициативе Е. А. Извольской был организован Комитет помощи Марине Цветаевой. В него вошли Е. А. Извольскал, С. Н. Андроникова-Гальперн, М. Н. Лебедева, известные писатели Н. А. Бердяев, М. А. Осоргин, М. А. Алланов, французская писательница Натали Клиффорд-Барни. Комитет составил обращение с призывом помочь Цветаевой. Деньги, по-видимому, собирала Е. А. Извольская. (Швейцер В. Быт и бытие Марины Цветаевой. Fontenay-aux-Roses. Синтаксис. 1988. С. 416)
106
1 См. письмо 104.
2 Трейл Роберт – шотландец, славист, одно время работал в Москве. Был коммунистом, в июле 1937 г. погиб, сражаясь в Испании.
3 Д. П. Святополк-Мирский в сентябре 1932 г. вернулся в СССР. В мае 1933 г. совершил поездку в Ташкент и Сталинабад с целью сбора материалов для «Истории фабрик и заводов».
107
1 Датируется по содержанию.
108
1 В течение 1933 г. в газете «Последние новости» были опубликованы «Башня в плюще» (16 июля), «Музей Александра III» (1 сентября), «Лавровый венок» (17 сентября), «Жених» (15 октября). См. т. 5.
2 В 1933 г. стихи Цветаевой печатались в газете лишь один раз (29 июня): «Нет, легче жизнь отдать, чем час…» и «На бренность бедную мою…» (1920 г.).
3 По-видимому, речь идет о решении С. Я. Эфрона вернуться в СССР. См. также письма 110, 111.
109
1 Е. А. Извольскал. Речь идет об организации ею материальной помощи Цветаевой.
110
1 См. комментарий 1 к письму 108.
2 Речь идет, вероятнее всего, об инженере Романченко Николае Тимофеевиче и его жене Марии Ивановне. Уехали из Парижа в 1933 г.
3 …уехала. – Имеется в виду отъезд Цветаевой за границу к мужу в мае 1922 г. «Je Suis un evade». – Речь идет о фильме американского режиссера Мервина Ле Роя (1900 – 1987). Фильм был снят в 1932 г.
4 См. комментарий 2 к письму 106.
5 То есть, историю древнего Рима. Галлы – римское название кельтов, населявших территорию Европы между Пиренеями и Альпами, вошедшую в III в. До н. э. в Римскую империю.
6 См. письма к В. Н. Буниной.
7 Куэ Эмиль (1857 – 1926) – французский фармацевт и психотерапевт. В частной психотерапевтической клинике в Нанси лечил больных методом, основанным на самовнушении.
111
1 О вечере Цветаевой, посвященном Андрею Белому, см. письмо 73 к А. А. Тесковой и комментарий 1 к нему (т. 6).
2 Летом 1926 г. И. Г. Эренбург привез в Москву фотографии, на одной из которых был изображен Мур. Пастернак в письме от 3 февраля 1926 г. называет его Наполеонидом. (Переписка Пастернака. С. 398.)
3 Возможно, речь идет о докторе Якове Борисовиче, сыне владельца частной фирмы Б. О. Гавронского.
4 В. Н. Бунина, урожденная Муромцева. См. письма к ней.
5 Тьер Адольф (1797 – 1877) – французский государственный деятель, историк. Президент Франции (1871 – 1873). Автор «История французской революции».
6 Мишлэ – Мишле Жюль (1798 – 1874) – французский историк, служил смотрителем королевских архивов. Автор многочисленных книг по истории Франции, в том числе французской революции.
7 Микэй (Mickey) – еженедельный детский журнал, выходивший в Париже.
8 В 1934 г. Ирина Андреева (см. комментарий 3 к письму 18) вышла замуж за Андрея Борисовича Нольде, сына барона Б. Э. Нольде (последний работал вместе с А. Я. Гальперном). Позже их брак распался. Однако А. Б. Нольде сохранил с С. Н. Андрониковой-Гальпери добрые отношения до самой ее смерти. (Струве Глеб. Еще о кончине С. Н. Андрониковой-Гальперн. – Рус. мысль. 1982. 19 августа.)
113
1 Чтение Цветаевой своей автобиографической прозы состоялось 1 ноября 1934 г. Вот что писал обозреватель «Последних новостей» об этом вечере: «М. Цветаева прочла на своем вечере, состоявшемся в зале Географического общества, два новых рассказа, точнее – два новых отрывка из вечной повести о самой себе. Как обычно, у этой замечательной, но парадоксальной писательницы, прочитанные отрывки представляют смесь подлинной лирики и тончайших психологических штрихов с расхолаживающими рассуждениями. Тема обоих отрывков – мать. В первом, более пространном, озаглавленном «Мать и музыка», особенно много рассудочных отклонений, чаще всего обусловленных фонетическими ассоциациями. <…>
Поскольку прочитанный рассказ имеет автобиографический характер, он дает, пожалуй, ключ к творческим особенностям Цветаевой. Ущербленная с детства музыкой, она пытается применять в литературе законы музыкальной гармонии. В творчестве Цветаевой сочетаются столь несочетаемые: розановские и бальмонтовские начала. С одной стороны, попытка обнаружить душу до последнего предела, поиски самых подлинных слов. А, с другой, увлечение часто звуковыми ассоциациями, музыкой слов.
Почти совсем свободен от резонерских отклонений и от фонетических узоров второй прочитанный писательницей отрывок «Сказка матери». Эта очаровательная «Сказка» принадлежит к числу самых ярких произведений Цветаевой.
Марина Цветаева – превосходная чтица. Ее чтение имело большой успех у наполнившей зал публики» (1934, 3 ноября).
2 См. стихотворение «Челюскинцы», написанное 3 октября 1934 г. (т. 2).
