81
Meudon (S. et О.)
2, Av<enue> Jeanne d’Arc
11-го июня 1931 г.
Дорогая Саломея,
Вы наверное уже приехали. Открытки – чудные, каждая – драгоценность, – не знаю почему: единственный вид живописи мне глубоко-безликий. Аля в очаровании и благодарит вместе со мной.
Да! Хотите, когда приеду, захвачу ту прозу (Мандельштам-Иванов) и почитаю? А то – долго не будет напечатана.
До встречи, надеюсь скорой.
МЦ.
Дорогая Саломея! Спасибо за весточку и за приятную весть (билеты). Читать Мандельштама лучше вечером и без Мура. Если позовете на чтение Путермана – думаю – доставите ему удовольствие – ввиду сюжета. Muselli1 наконец написала – целый опросный лист – но ответа нет, может быть давно уже у себя на родине (родинах: двух, – в Нормандии и Корсике, или так: на одной родине и в одном отечестве).
Есть всякие новости, одна из них – предстоящий визит к Бассиано2 (Commerce) и связанная с ним большая просьба: у меня два платья: одно черное, до колен – моего первого вечера (1926 г.) другое красное, до земли – моего последнего вечера (1931 г.) ни одно не возможно. Может быть у Вас есть какое-нибудь Вам не нужное, милая Саломея, Вы ведь выше меня, так что Ваши по-коленные мне под-коленные. – Какое ни на есть у меня, кроме этих двух, только фуфайки или из toile basque (зебра или забор!).
Новости расскажу устно, жду оклика, обнимаю Вас, прошу прощения (попрошайничество) и благодарю (билеты).
МЦ.
Медон, 21-го июня 1931 г.
83
Медон, 20-го июля 1931 г.
Дорогая Саломея,
Только что отказ от Commerce, куда я через знакомую Д<митрия> П<етровича> пыталась устроить своего франц<узского> (и злосчастного!) Молодца. (Кстати, г<оспо>жа Бассиано пишет с большими синтаксическими ошибками, очевидно итальянский муж слинял)1.
Ну что ж, по-ахматовски:
Одной надеждой меньше стало –
Одною песней больше будет!2
Пока что собираю С<ергея> Я<ковлевича> на море (Ill de Batz, Бретань) на две недели – в долг (который надеялась вернуть из Commerce. А вместо франц<узских> сотен – один итальянский синтаксис!)
Остаюсь без ничего и очень прошу Вас, милая Саломея, если можно прислать июльское иждивение.
Кстати 22-го новый месяц – и новые надежды!
Пишу хорошие стихи.
Обнимаю Вас
МЦ.
Мур: – «Мама, какая у Вас голова круглая! Как раз для футбола! Вот я ее отвинчу и буду в нее играть ногами».
– Мама, если бы я был Бог, я бы всегда делал хорошую погоду. Значит, я умнее, чем теперешний Бог.
Дорогая Саломея,
Сердечное спасибо.
О провале Молодца я Вам писала? Вот он «gout pas trop sur de la (u des!) Princesse ( – cesses!)» – то, о чем меня предупреждала приятельница Д<митрия> П<етровича> – прелестная старо-молодая англо-француженка, сдающая русское «bachot» .
С<ергей> Я<ковлевич> слава Богу уехал, сейчас в Ardech’e около Баланса1 в деревне, ловит раков. Пробудем сколько денег хватит, часть пребывания нам подарили.
Что с Вашим летом?
Обнимаю
МЦ.
Медон, 29-го июля 1931 г.
Дорогая Саломея!
Где Вы и что Вы? Можно Вас попросить об иждивении?
В жизни Д<митрия> П<етровича> есть новость, которую Вы наверное уже знаете – давно готовилась: семейного порядка1.
Пасу Мура по холодным пастбищам Медона и когда могу пишу.
Целую Вас, напишите о себе.
МЦ.
Meudon (S. el О.)
2, Аг<епие> Jeanne d’Arc
21-го авг<уста> 1931 г.
86
Медон. 7-го сен<тября> 1931 г.
Дорогая Саломея!
Сердечное (и как всегда – запоздалое) спасибо1.
А Вы знаете что написано на могиле Рильке?
Rose! о reinster Widerspruch! Lust
Niemandes Schlaf zu sein unter so viel Lidern!
Rose! о pure contradiction! Joie }
Volupte
De n’etre le sommeil de personne sous tant de paupieres!2
Правда похоже на персидское: и роза, и краткость, и смысл.
Пишу хорошие стихи, свидимся почитаю.
Из интересных встреч – приезжий художник из России, мой тамошний четырехвстречный друг (он считал, я – нет), кстати товарищ по школе живописи Маяковского и Пастернака, много рассказывал3.
Мои внешние дела ужасны: 1-го терм – 1200 фр<анков>, и у меня ничего, ибо с Молодцем (франц<узским>) в Commerc’е сорвалось, а очередной № Воли России с моей прозой о Мандельштаме (3 листа – 750 фр<анков> просто не выходит, и возможно что не выйдет вовсе4. С<ергей> Я<ковлевич> тщетно ищет места. – Не в Россию же мне ехать?! где меня раз (на радостях!) и – два! – упекут. Я там не уцелею, ибо негодование – моя страсть (а есть на что!)
Саломея милая, у Вас нет последнего № N<ouvelle> R<evue> F<rancaise> с исповедью Мирского?1 Если да – пришлите, мне он необходим хотя бы на час.
Вера6 разошлась с П<етром> П<етровичем> и сейчас где-то на Юге, у сестры Д<митрия> П<етровича>, куда уехал и он. У меня по поводу всего этого – свои мысли, невеселые.
Аля в Бретани, лето у меня каторжноватое, весь день либо черная работа, либо гулянье с Муром по дождю под непрерывный аккомпанемент его рассуждений об автомобиле (-билях) – марках, скоростях и пр. Обскакал свой шестилетний возраст (в ненавистном мне направлении) на 10 лет, надеюсь, что к 16-ти – пройдет (выговорится! ибо не молчит ни секунды – и все об одном!)
Целую Вас, иждивение получила, спасибо за все.
М.
87
Meudon (S. et O.)
2, Av<enue> Jeanne d’Arc
10-го сентября 1931 г.
Дорогая Саломея,
Наши письма – как часто – разминулись (встретились).
А сейчас пишу Вам вот по какому делу: приехал из Берлина – работать в Париже – известный в России художник Синезубов1 (ряд картин в Третьяковке и в петербургском Музее бывш<ем> Алекс<андра> III), преподаватель Вхутемаса (московск<ое> Училище Жив<описи> и Ваяния) – вообще guelgu’un . Я его хорошо знаю с России.
И вот, французы приписали ему в паспорте «sans possibility de renouvellement» визу, к<отор>ая истекает 20-го Октября. Он в отчаянии, ему сейчас 38 лет – и с 18-ти рвался в Париж. Я его хорошо знаю, он никакой не большевик, просто художник, и – страстный художник.
Из разговоров выяснилось, что ему принадлежит последний портрет Татьяны Федоровны Скрябиной2, сестры Шлецера3, портрет которой он тогда же в Москве (1921 г.) подарил Марии Александровне Шлецер, матери Татьяны и Бориса Федоровичей, она должна это помнить, но Б<орис> Ф<едорович> может этого не знать. (Т<атьяну> Ф<едоровну> писал уже умершей.) Не помог ли бы ему Б<орис> Ф<едорович> с визой? И – может ли? Если ли у него связи с французами? Наверное же?
Его мать тогда предлагала Синезубову за портрет деньги и любую вещь на выбор, – он конечно ничего не взял.
Он – абсолютно-благороден, я за него ручаюсь во всех отношениях. Ему необходимо помочь.
Так вот: не сообщите ли Вы мне адрес Б<ориса> Ф<едоровича> и не поддержите ли моей просьбы? Вас он ценит и любит, а Вы мне верите.
Столько бед вокруг, милая Саломея, что забываешь о своих.
Целую Вас.
МЦ.
88
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
16-го сентября 1931 г.
Дорогая Саломея,
Прежде всего – в ответ на Ваше «и совсем не чувствую себя счастливой» –
На свете счастья нет, во есть покой и воля1
– воля, которую я, кстати, всегда понимала как волю волевую, а не как волю-свободу, как, нужно думать, понимал сам Пушкин – и которой тоже нет.
Во-вторых: милая Саломея, ну и зверски же Вы молоды и зверски же счастливы, чтобы этот порядок вещей: совсем не чувствовать себя счастливым – чувствовать непорядком вещей!
Очень Вас люблю и – что, если не гораздо больше, то (у меня) гораздо реже: Вы мне бесконечно-нравитесь. (Лестно – на шестом году знакомства?)
Но – в чем дело с не-совсем-счастьем или совсем-не-счастливостью?
От души хочу Вас видеть – и давно, но – дела у нас сейчас (и давно!) такие, что нет ни на что, живем заемами (займами?) в 5 и 10 фр<анков>, в городе я не бываю никогда, предоставляя прогонные С<ергею> Я<ковлевичу>, которому нужнее – ибо ищет работы и должен видеть людей.
Это не намек на иждивение, дорогая Саломея, наоборот: хочу просить Вас не давать мне его до 1-го, а 1-го выдать сразу за сентябрь и за будущий Октябрь, чтобы было основание к терму2 (1-го – 1200 фр<анков>) к<оторого> мы иначе никогда не выплатим.
Надеялась на Commerce (франц<узский> Молодец) и на Волю России (История одного посвящения) – Commerce не взял, а В<оля> России встала – и сдвинется ли? Дело в том, что печатай я то, что пишу – мы приблизительно могли бы жить. Но меня не печатают нигде – что же мне делать?!
Нынче утром послала на Ваш адр<ес> письмо Мочульскому3 с вот какой просьбой: он друг переводчика Шюзвиля4, а Шюзвиль участник некоего из<дательст>ва Bossard и кроме того знал меня 14-летней гимназисткой в Москве (я тогда писала французские стихи, а Шюзвиль – кажется – русские), словом Шюзвиль всячески ко мне расположен, но к сожалению «трусоват был Ваня (Jean Chuzeville!) бедный»5, боится «новых» стихов, – так вот мне нужно, чтобы Мочульский замолвил слово за моего Молодца, напирал не на его левизну, а народность (эпичность). Я сейчас обращаюсь за помощью ко всем, есть даже целый план моего спасения (NB! я как тот утопающий, который с берега смотрел как его же спасают – честное слово! полное раздвоение личности) – С<ергей> Я<ковлевич> Вам этот план сообщит, ему вообще очень хочется и нужно с Вами повидаться – сообщите когда.
А с Д<митрием> П<авловичем> угадали – кажется женится и (пока что) на Вере, во всяком случае С<увчин>ские разошлись и В<ера> у сестры Д<митрия> П<авловича> где-то на юге.
Пишу хорошие стихи.
До свидания, дорогая Саломея, жду ответа: согласны ли с иждивением и – когда можно будет С<ергею> Я<ковлевичу> Вас повидать.
В пятницу у меня будет Синезубов, передам ему все относительно Vogel’я6 и паспорта, огромное спасибо. Вы его спасаете.
Целую Вас.
МЦ.
Дорогая Саломея,
Завтра (1-го) у нас терм, но у нас отсрочка на еще несколько дней. Если можете прислать иждивение – ния (сентябрь и октябрь) до 5-го, буду Вам бесконечно-благодарна. Очередная консьержка ушла и получает сама хозяйка, а с ней лишний раз встречаться – омерзение.
Вернулась из Бретани Аля с множеством зарисовок, гораздо лучше тех, что Вы видели на стене. Заставляет лизать все свои вещи (вплоть До чемодана), чтобы (мне) почувствовать, какое море солевое.
Дела наши хуже нельзя.
Да! я тогда по-настоящему и не поблагодарила Вас за те сто фр<анков>, только с жадностью их забрала. – Спасибо огромное.
До свидания, целую Вас.
МЦ.
Meudon (S. et О.)
2, av<enue> Jeanne d’Arc
30-го сент<ября> 1931 г.
Нынче иду с Синезубовым в Вожелю.
90
Медон, 8-го Октября 1931 г., сегодня имянины С<ергея> Я<ковлевича>, а он в постели, в гриппе.
Дорогая Саломея,
Огромное спасибо за иждивение, – терм с Божьей и Вашей помощью с плеч сбыли.
Но тревожит чужая тревога, а именно дела Синезубова. Мы были с ним у Вожеля1, который нас очень хорошо принял, паспорт рассматривал с тщательностью пограничника, ничего не забыл, обо всем спросил и, главное, все записал. Расстались мы на том, что он известит Вас.
Но нынче уже 8-ое, а синезубовская виза кончается 20-го, бедный малый в безумной тревоге и тоске, а главное – и м. б. вина моя – что он еще не подавал никакого прошения о продлении визы. Моя просьба к Вам, милая Саломея, сводится к следующему: узнайте у Вожеля (он, естественно, мог забыть) есть ли надежда на продление визы – раз, и нужно ли, и кому, и как подавать прошение – два. Я в этих делах абсолютно-неопытна, а Синезубов уж подавно (подавлен).
И еще одна просьба, милая Саломея (NB! сказка про рыбака и рыбку, – но рыбак плохо просил) на этот раз для Али: не смогли бы Вы достать у Вожеля «Les Tricots» – Octobre 1931 – supplement au Jardin des Modes’ , – у него их наверное много, купить – 15 фр<анков> (чудный альбом и стоит) – а Але необходимо, так как она все время вяжет и часто на заказ, в следующий раз приеду в ее фуфайке.
До свидания, милая Саломея, а то, боюсь, еще что-нибудь попрошу
МЦ.
– Ту статью все еще пишу2 и обращаю ее к «воображаемому собеседнику» – Вам.
82
1 См. комментарий 3 к письму 73. См. письмо 21 к Р. Н. Ломоносовой и комментарий 5 к нему.
83
1 См. комментарий 2 к предыдущему письму.
2 Из стихотворения А. Ахматовой «Я улыбаться перестала…» (1915).
84
1 Город на реке Роне, к югу от Лиона.
85
1 В ответном письме от 2 сентября 1931 г. С. Н. Андроникова-Гальперн, только что вернувшаяся из Швейцарии, писала: «Что значит фраза о Мирском? Женился? На Вере <Сувчинской>?» (Мир Пастернака. М.: Сов. художник, 1989. С. 167). См. также письма 86 и 88.
86
1 В уже упомянутом письме, написанном на двух открытках (на одной – фотография церкви в местечке Рарон в Швейцарии, где похоронен Рильке, на другой – фотография его могилы), С. Н. Андроникова-Гальперн сообщала: «О Вас же думала в поездке, как видите: была на могиле Рильке и посылаю Вам снимок церкви, у кот<орой> он похоронен, могилу и цветы с могилы, кот<орые> сорвала для Вас». (Там же. С. 167.)
2 Перевод надписи на французский принадлежит, по-видимому, самой М. Цветаевой.
3 См. следующее письмо.
4 См. комментарий 1 к письму 80.
5 Речь, вероятно, идет о статье Д. П. Святополк-Мирского «Histoire d’une emancipation» («История одной эмансипации»), опубликованной в № 37 «Nouvelle Revue Francaise» (Париж. 1931. С. 384 – 397). В статье автор предлагал для более глубокого проникновения в суть произведения, будь то театр, кино или поэзия, использовать учение марксизма.
6 В. А. Сувчинская. См. также письмо 88.
87
1 Синезубов Николай Владимирович (1891 – 1948) – художник, график, заметная фигура в художественной жизни России конца 1910 – 1920-х годов. Входил в группу художников «Маковец» (1921 – 1926). (Подробнее см.: Берман Б. Николай Синезубов. – Творчество. 1981. № 11. С. 17 – 19).
2 О Т. Ф. Скрябиной см. стихотворение «Бессонница! Друг мой…» и комментарий к нему (т. 1).
3 См. комментарий 1 к письму 8.
88
1 Из стихотворения А. С. Пушкина «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит…» (1834).
2 Терм – ежеквартальная квартирная плата.
3 Мочульский Константин Васильевич (1892 – 1948) – литературовед, автор монографий о Блоке, Белом, Брюсове, Достоевском.
4 См. письмо к Ж. Шюзевилю и комментарии к нему.
5 Начальная строка стихотворения А. С. Пушкина «Вурдалак» («Песни западных славян», 1834).
6 Вожель. См. письмо 90 и комментарий 1 к нему.
90
1 Вожель (Vogel) Люсьен – редактор журнала «Vu» («Vu et Lu»), в котором сотрудничала С. Н. Андроникова-Гальперн, по всей вероятности, имел связи с посольством.
2 «Искусство при свете совести» (см. т. 5, а также письма 91 и 92).